Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню.
Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку.
Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью.
Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт.

© Фаина Раневская

Если кто-то считает нужным, подайте инвалиду на еду сколько сочтете нужным. 
Яндекс-кошелек, номер 410 012 707 988 992
В Сбербанке социальная карта 6390 0236 9002 8662 93
Либо просто кинуть на телефон 
МТС: +7 914 789 35 23  
Спасибо.

Да, конечно, самолет — машина, но притом какое орудие познания! Это он открыл нам истинное лицо Земли. В самом деле, дороги веками нас обманывали. Мы были точно императрица, пожелавшая посетить своих подданных и посмотреть, довольны ли они ее правлением. Чтобы провести ее, лукавые царедворцы расставили вдоль дороги веселенькие декорации и наняли статистов водить хороводы. Кроме этой тоненькой ниточки, государыня ничего не увидела в своих владениях и не узнала, что на бескрайних равнинах люди умирают с голоду и проклинают ее.

Так и мы брели по извилистым дорогам. Они обходят стороной бесплодные земли, скалы и пески; верой и правдой служа человеку, они бегут от родника до родника. Они ведут крестьянина от гумна к пшеничному полю, принимают у хлева едва проснувшийся скот и на рассвете выплескивают его в люцерну. Они соединяют деревню с деревней, потому что деревенские жители не прочь породниться с соседями. А если какая-нибудь дорога и отважится пересечь пустыню, то в поисках передышки будет без конца петлять от оазиса к оазису.

Антуан

де Сент-Экзюпери

Планета людей

1939

«Я могу быть свободным только среди людей, пользующихся одинаковой со мной свободой. Утверждение моего права за счёт другого, менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание моей свободы и ничто так не противоречит свободе, как привилегия» М.А.Бакунин.

Цитаты из романа Оскара Уайльда "Портрет Дориана Грея"

— Я могу сочувствовать чему угодно, кроме страданий, — пожал плечами лорд Генри. — Страдания не вызывают у меня сочувствия. Слишком они отталкивающи, слишком ужасны, слишком удручающи. В нынешней моде сочувствовать страждущим есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать, в прямом смысле этого слова, нужно красоте, ярким краскам, радостному ощущению жизни. И чем меньше мы будем говорить о социальных язвах, тем лучше.

Угрызения совести и нравственные мучения можно усыпить с помощью наркотиков. Но здесь перед его глазами был зримый символ разложения, наглядный результат прегрешения. И с этих пор перед ним всегда будет это вечное доказательство того, что человек способен погубить собственную душу.

Пробило три часа, затем четыре. Потом прошло еще полчаса, а Дориан все не мог оторвать взгляд от портрета. Он пытался собрать воедино алые нити жизни, соткать из них какой-то узор, отыскать свой путь в багровом лабиринте страстей, в котором он заблудился. Он не знал, что ему делать и что думать. Наконец он подошел к столу и принялся писать пылкое письмо возлюбленной; он молил ее о прощении и называл себя безумцем. Страницу за страницей исписывал он словами, исполненными страстного раскаяния и еще более страстной муки. В самобичевании есть своего рода сладострастие. К тому же, когда мы себя виним, мы знаем, что никто другой уже не вправе винить нас. Отпущение грехов дает нам не столько священник, сколько сама исповедь. Дориану достаточно было написать Сибилле, чтобы почувствовать себя прощенным.

— Благие намерения — попросту тщетные попытки идти против природы. Причиной их является излишнее самомнение, и они всегда оканчиваются ничем. Они, конечно, утешают нас, но далеко не всех, а преимущественно людей слабых. Благие намерения — это чеки, выписываемые людьми на имя банка, где у них нет текущего счета.

— Да, в нынешние времена за все приходится платить слишком много. Пожалуй, настоящая трагедия бедных заключается в том, что они не могут себе позволить ничего, кроме самоотречения. Красивые грехи, как и красивые вещи, — привилегия одних лишь богатых.

— Когда живешь только для самого себя, расплачиваешься не деньгами, а кое-чем другим.

— И чем же, Бэзил?

— Ну, я думаю, угрызениями совести, страданиями, сознанием происходящей в тебе деградации личности.

Лорд Генри пожал плечами.

— Милый мой, средневековое искусство великолепно, но средневековые представления устарели. Конечно, их можно использовать в литературе, но в литературе всегда применялось лишь то, что вышло из употребления. Поверь, цивилизованный человек никогда не сожалеет о том, что предавался наслаждениям, а человек нецивилизованный даже не знает, что такое наслаждение.

— Я теперь знаю, что такое наслаждение! — воскликнул Дориан Грей. — Это — кого-нибудь обожать.

— Разумеется, это лучше, чем быть обожаемым, — ответил лорд Генри, выбирая себе фрукты. — Когда тебя обожают, это настоящая мука. Женщины относятся к нам, мужчинам, точно так же, как человечество к своим богам: они нам поклоняются и в то же время постоянно от нас что-то требуют.

— Это лучшее твое произведение, Бэзил, самое замечательное из всего, что ты до сих пор написал, — томно проговорил лорд Генри. — Тебе обязательно нужно послать его в следующем году на выставку в Гроувенор. В Академию не стоит: у них слишком много полотен и слишком мало вкуса. Когда ни придешь туда, там или столько людей, что не увидишь картин, — и это ужасно, — или же столько картин, что не увидишь людей, а это еще хуже. 

Я, например, глубоко сочувствую неимущим слоям населения Англии, которые возмущаются так называемыми «пороками высших классов». Люди низших сословий считают, что пьянство, глупость и безнравственность должны быть исключительно их привилегией, и, если кто-либо из нас страдает этими же пороками, он тем самым как бы посягает на их права.

— Это дурное предзнаменование, Гарри, очень дурное!

— Что именно? — спросил лорд Генри. — Вы имеете в виду этот несчастный случай. Но, дорогой мой друг, что тут поделаешь! Убитый был сам виноват — кто же становится под выстрелы? И, кроме того, мы-то тут при чем? Для Джеффри это, конечно, ужасно, я не спорю. Дырявить загонщиков не годится. Люди могут подумать, что он плохой стрелок. А между тем это неверно: Джеффри стреляет очень метко. Но не будем больше говорить об этом.

— И почему они не остаются в своей Америке? Ведь нас всегда уверяют, что там просто рай для женщин.

— Так оно и есть. Именно поэтому они, подобно Еве, стремятся поскорее покинуть его, — проговорил лорд Генри. — Что ж, до свидания, дядя Джордж. Я должен идти, иначе опоздаю к обеду. Спасибо за исчерпывающую информацию. Мне всегда хочется знать о новых друзьях как можно больше, а о старых — как можно меньше.

— А где ты сегодня обедаешь, Гарри?

— У тети Агаты. Я сам напросился к ней в гости, заручившись приглашением и для мистера Грея. Он, кстати, ее новый протеже.

— Гм! Скажи своей тете Агате, Гарри, чтобы она больше не донимала меня своими просьбами о пожертвованиях. Они у меня уже в печенках сидят. Эта достойная дама, видно, решила, что у меня нет других дел, кроме как выписывать чеки на ее дурацкие благотворительные затеи.

— Хорошо, дядя Джордж, я ей скажу, но не думаю, что это поможет. Люди, подверженные филантропическим идеям, не имеют представления о человеколюбии. Это главное, что их отличает от других людей.

Старый джентльмен одобрительно хмыкнул и позвонил слуге, чтобы тот проводил гостя.

Он с тихим удовольствием подумал о том, что, засидевшись у Бэзила Холлуорда, пропустил скучный завтрак у своей тетушки. Пойди он к ней, ему непременно пришлось бы встретиться с лордом Гудбоди, и весь разговор только бы и вертелся вокруг образцовых столовых да ночлежных домов, которые необходимо открыть для бедняков. Любопытно, что представители каждого общественного слоя считают наиболее важными как раз те добродетели, без которых они сами прекрасно обходятся: так, богатые проповедуют бережливость, а бездельники любят распространяться о том, как возвеличивает человека труд… Слава Богу, ему не пришлось выслушивать всего этого!

Впрочем, темные слухи о Дориане придавали ему в глазах многих еще больше очарования, необъяснимого и притягательного. Его богатство до некоторой степени обеспечивало ему безопасность. Общество — по крайней мере, цивилизованное общество — не очень-то склонно верить тому, что дискредитирует людей богатых и приятных. Оно инстинктивно понимает, что хорошие манеры важнее добродетелей, и самого почтенного человека уважает гораздо меньше, чем того, кто имеет хорошего повара. И, в сущности, это правильно: когда вас в каком-нибудь доме угостили плохим обедом или скверным вином, то вас очень мало утешает сознание, что хозяин дома в личной жизни человек безупречно нравственный. Как сказал однажды лорд Генри, самые высокие добродетели не искупают вины человека, в доме которого подают недостаточно горячие кушанья.

Взгляни-ка на выдающихся личностей любой ученой профессии — до чего же они уродливы! Исключение составляют, пожалуй, одни лишь церковники, но они ведь никогда не утруждают своих мозгов. Восьмидесятилетний епископ продолжает твердить те же истины, которым его научили, когда он был восемнадцатилетним юнцом, поэтому неудивительно, что на него всегда приятно смотреть

Есенин С - Мне осталась одна забава..

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной,—

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

1923

Первое наказание Харченки

   Харченко занимал маленький особняк из трех комнат, с парадным входом на Голый переулок. Переулок этот кончался каким-то оврагом, заросшим сорной травой, и "вообще", как говорил Подходцев, "это место пользовалось дурной славой, потому что здесь жил Харченко..."

   Шли шумно, весело, в ногу, громко, на удивление прохожих, напевая какой-то солдатский марш.

   Харченко был дома.

   -- Здравствуй, Витечка, -- ласково приветствовал его Подходцев. -- Как твое здоровье?

   -- А-а, веселые ребята! Здравствуйте. Чайку хотите?

   -- Ты нас извини, Витя, но мы к тебе с одним человечком. Вот, познакомьтесь.

   Харченко протянул Громову руку; тот схватил ее, крепко сжал и неожиданно залепетал:

   -- А-бб-а... Мму...

   -- Что это он? -- испугался Харченко.

   -- Глухонемой. Ты его не бойся, Витя. Он из Новочеркасска приехал.

   -- Да зачем вы его привели ко мне?

   -- А куда его девать? Второй день как пристал к нам -- вот возимся.

   -- Вот несчастный, -- сказал сострадательно Харченко, осматривая Громова. -- Неужели ничего не понимает?

   -- Ни крошечки.

   -- Гм... И глаза у него мутные-мутные. Совершенно бессмысленные. И ему тоже дать чаю?

   -- И ему дай. Только ты с ним, Витя, не особенно церемонься... Налей ему чаю в какую-нибудь коробочку и поставь в уголку. Он ведь как животное -- ничего не соображает.

   -- А он... не кусается? -- спросил, морщась, Харченко.

   -- Ну, Витенька... Ты форменный глупец... Где же это видано, чтобы глухонемые кусались? Ты только не дразни его.

   -- Черт знает! Очень нужно было приводить его. Эй, ты!.. А-бб-а! Иди сюда. Куш тут.

   Харченко был действительно человеком без стыда и совести... Он налил чаю в большую чашку с отбитым краем, бросил в нее кусок сахара и поставил в уголку на стуле, указал на нее Громову.

   -- А-вввв-в... Хххх... -- залепетал беспомощно Громов и замахал руками перед лицом Харченки.

   -- Что он?! -- закричал испуганно Харченко.

   -- Сахару ему мало положил. Не скупись, Витя. Разве ты не знаешь, что глухонемые страшно любят сахар?

   Как будто в подтверждение этих слов, Громов подскочил к столу, запустил руку в сахарницу и, вытащив несколько кусков, набил ими рот и карманы.

   -- Видишь? -- прищурился Подходцев.

   -- Да что это вы, братцы, -- возмутился Харченко, -- привели черт знает кого!.. Скажи ему, Подходцев, чтобы он сидел смирно и пил свой чай.

   -- А-бб-а! -- закричал Подходцев, давая Громову пинок. -- Ты! Сиди там! Куш! Пей это... чай... понимаешь? Дубье новочеркасское!

   Громов покорно отошел в уголок, сел на пол и, склонив голову, стал тянуть из своей громадной чашки чай. Нерастаявшие куски сахара вылавливал руками и, причмокивая, ел с громким хрустеньем.

   -- Форменная обезьяна, -- покачал головой Харченко и обратился к Подходцеву: -- Что поделываете, ребята?

   -- Ничего, Витечка. Занимаемся, книжечки читаем, по бульварчикам гуляем, котлетки в ресторанчиках кушаем.

   Замолчали. Наступила многозначительная пауза. Подходцев вдруг крякнул и спросил с места в карьер, безо всяких приготовлений:

   -- Скажи, Витечка, ты никогда не травил мышей?

   -- Не травил, -- отвечал Харченко. -- А что?

   -- Да, понимаешь, завелись у нас в квартире мыши. Купил я сейчас отравы, а как им ее давать -- не знаю.

   -- А какая отрава?

   -- Да вот, взгляни.

   Подходцев вынул из кармана маленький сверток с белым порошком и, развернув его, положил на стол.

   -- Как же это называется?

   -- Это, Витенька, вещь вредная, ядовитая. Мышьяковистое соединение.

   Глухонемой Громов стал на ноги, поставил пустую чашку в уголок, приблизился к столу и, увидав белый порошок, с радостным, бессмысленным криком бросился на него.

   -- Что он делает?! -- вскочил Харченко.

   Было поздно... Громов схватил горсть "мышьяковистого соединения" и с довольным визгом, кривляясь, отправил его в широко открытую пасть.

   -- Сахар!!! -- в ужасе вскричал Подходцев. -- Он думает, что это сахар!!! Остановите его...

   Харченко бросился к Громову, но на пути ему попался Клинков; он обхватил руками шею Харченки и заголосил:

   -- Витенька, миленький, что же мы наделали?!.

   -- Пусти! -- бешено крикнул Харченко и, оттолкнув прилипшего к нему Клинкова, нагнулся к Громову.

   Громов лежал на ковре, пуская изо рта пузыри, и смотрел на Витю закатившимся белым глазом. Грудь и живот его с хрипом поднялись несколько раз и опали... По всему телу прошла судорога, ноги забились о ковер и -- Громов затих.

   Картина смерти была тяжелая, потрясающая...

   Подходцев встал на колени, прислонил ухо к груди усопшего, перекрестился и, обратив на Витю полные ужаса глаза, шепнул:

   -- Готов.

   Затем, сняв со стены зеркало и приложив его ко рту усопшего обратной деревянной стороной, благоговейно повторил:

   -- Готов.

   Харченко захныкал.

   -- Что вы наделали!.. Зачем вы его привели?.. Это вы его отравили! Яд был ваш!

   -- Молчи, дурак. Никто его не травил. Сам он отравился. Клинков, положим его на диван. Дай-ка, Витя, простыню... Надо закрыть его. Гм... Действительно! В пренеприятную историю влопались.

   -- Что же теперь будет? -- в ужасе прошептал Харченко, стараясь не глядеть на покойника.

   -- Особенного, конечно, ничего, -- успокоительно сказал Подходцев. -- Ну, полежит у тебя до утра, а утром пойди, заяви в участок. Ты не бойся, Витя. Все равно улик против тебя нет. Продержат несколько месяцев в тюрьме, да и выпустят.

   -- За... что? В... тюрьму?

   -- Как за что? Подумай сам: у тебя в квартире находят отравленного человека. Кто? Что? Неизвестно. Что ты скажешь? Что мы его привели? Мы заявим, что и не видели тебя, и никого к тебе не приводили. Не правда ли, Клинков?

   -- Конечно. Что нам за расчет... Своя рубашка к телу ближе.

   -- А ты, Витя, уж выпутывайся, как знаешь, -- жестко засмеялся Подходцев. -- Можешь, впрочем, разрезать его на куски и закопать в овраге. Пойдем, Клинков.

   -- Братцы! Господа! Товарищи! Куда же вы?! Как же?..

   -- Какие мы тебе товарищи, -- сурово сказал Подходцев. -- Пусти! Идем, Клинков.

   -- Нет, я не пущу вас, -- закричал Харченко, наваливаясь на дверь. -- Я боюсь. Вы его привели, вы и забирайте.

   -- Вот дурак... Чего тебе бояться? Ты привилегированный и получишь отдельную камеру; обед будешь покупать на свои деньги. Да, пожалуй, и отец возьмет тебя на поруки.

   -- Я покойника боюсь, -- рыдая, завопил Харченко.

   -- По-кой-ни-ка? Не надо был травить его, и не боялся бы.

   -- Товарищи!!! Миленькие! Заберите его... что хотите -- отдам.

   -- Вот чудак-человек... Куда же мы его возьмем? Можно было бы на извозчика его взвалить да вывезти куда-нибудь за город и бросить... Но ведь извозчик-то даром не поедет!

   -- Конечно! -- поддержал Клинков. -- А у нас денег нет.

   -- Ну, сколько вам нужно?.. -- обрадовался Витя. -- Я дам. Три рубля довольно?

   -- Слышишь, Подходцев, -- горько усмехнулся Клинков. -- Три рубля. Пойдем, Подходцев... Три рубля! Ты бы еще по таксе предложил заплатить...

   Стали торговаться. Несмотря на трагизм момента, Харченко обнаружил неимоверную скупость, и когда друзья заломили цену сто рублей -- он едва не упал мертвый рядом с покойником...

   Сошлись на сорока рублях и трех бутылках вина. Вино, по объяснению Подходцева, было необходимо для того, чтобы залить воспоминание о страшном приключении и заглушить укоры совести.

   Подходцев взвалил покойника Клинкову на спину, подошел к Харченко, получил плату и, пожимая ему руку, внушительно сказал:

   -- Только чтобы все -- между нами! Чтобы ни одна душа не знала! А то: гнить нам всем в тюрьме.

   -- Ладно, -- нервно содрогаясь, простонал Харченко. -- Только уходите!

   Вышли в пустынный переулок... Впереди шел Клинков с глухонемым на спине, сзади Подходцев с выторгованным вином.

   Отошли шагов двадцать...

   -- Опусти меня, -- попросил покойник. -- Меня после сахара мучает страшная жажда. У кого вино?

   -- Есть! -- звякнул бутылками Подходцев. -- В овраг, панове! 

(Аркадий Аверченко

Подходцев и двое других)

Суд является арбитром между обвиняемым и защитой. Суд не должен стоять на страже интересов государства. Суд должен стоять на страже закона-это две разные вещи. (Из газеты)

Глубоко верующий человек, она только и смогла сказать: "Бог вас накажет". Но ее слов никто не услышал, люди боящийся божьего гнева в таких учреждениях не работают. (Из газеты)

Потом даже пытались совместно заниматься бизнесом-рассылали письма: «Отправьте 5 долларов через 5 дней и получите миллион через миллион»-но без особых успехов. ( Из произведения напечатанного в журнале "Лучшие компьютерные игры")

У нас двор на Васильевском единственный в своем роде он как бы закрыт. Двор необыкновенно удобен для людей которые любят уединение, одиночество, покой и мусорные баки. Бомжи иногда останавливает меня и спрашивают: «Почему вас так долго не видно по телевизору, на чем вы сейчас работаете и нет ли 10 рублей. Но никогда сразу о деньгах к всегда сначала о творчестве. (Из газеты)

Большей части молодежи плевать на нарушение прав человека лишь бы сами они были на свободе с бабками и телками. Рыба не борется против рыболовства она только пытается проскочить в ячею.(Из газеты)

Угнетенный класс который не стремится к тому чтобы научиться владеть оружием иметь оружие заслуживает лишь того чтобы с ним обращались как с рабом. (Ленин)

Мужик пришел на автозаправку и попросил налить ему в банку литр 98-го бензина. Потом отошел помакал руку бензине и начал дрочить ему говорят на такую хуйню мог бы и 76-й налить нет на 76-м у меня пальцы стучат

Человек рождается 1 и умирает 1 и каждый сам по себе а друзья и любимый-попутчики у которых есть какой-то интерес быть с тобой. Они могут проехать вместе с тобой долга или не очень высоки в любой момент. И надо быть к этому готовым. Самое сложное в этом мире-это назначить свидание самому себе. Момент истины - ты наедине с самим собой и к этой встречи не готов. Ты боишься что глыба под названием «осознаей что ты один раздавит тебя. Можно ли излечить часа одиночество как от боли неоправданных надежд разбитых иллюзий тоски по нормальным человеческому общению. (Из газеты) 

Специальные текстовые процессоры i-устройства помогают слепым читать любые документы и книги а также вносить исправления в текст. (Из газеты)

Существуют 2 полярные формы восприятии-кажущаяся и предельно. С детства я слышал об арестах пытках но сам не видел их не пережил при расстрелах не присутствовал. Такие кажущиеся знания поверхностны и не управляет человеком. Настоящее опыт входит в душу и определяет жизнь. Он появляется тогда когда ты пережил многое на своей шкуре (А. Солженицын "Архипелаг Гулаг")