Умер тренер Путина по дзюдо Анатолий Рахлин, и президент приехал с ним попрощаться, а потом в нем в-взыграли чувства и он, как сообщают госагентства, решил побыть наедине. Хочу сообщить Путину, что сам много кого хоронил в этой жизни и тоже хотел пару раз остаться наедине. Для этого отходил в сторону и утирал там слезы, чтобы никто не видел. 

Кадры же президентского одиночества обошли весь мир: он идет от нас вдоль длинного высоченного забора вдаль, маленький, слабый человечек на фоне огромной машины судьбы, которую не перебороть и не изменить. Как бы это было все трагично, если бы не было смешно. Ибо ровно через полчаса появились фотожабы, посвященные президентской печали: Путин идет вдоль забора и тащит огромную щуку. Путин идет, а навстречу ему ползет какой-то червяк. Как можно так издеваться над простой человеческой печалью? - воскликните вы. Видимо, можно, потому что это естественная реакция на ложь, которую тебе впаривают. 

Тот, кто видел эти кадры печали, задает естественный вопрос: как может идти президент мимо этого забора без охраны? И простой здравый смысл отвечает: да там полно охраны, за этим забором. А для того, чтобы еще спокойнее было тов.Путину печалиться, на этих кадрах нет больше ни одного человека. Смотришь на переулок, вдаль - зачистили весь переулок до дома вдали. 

Я уже не знаю, какой дебил работает у Путина пиарщиком, но ясно, как это делалось: кто-то с киношным образованием решил показать на очередную версию несчастного «раба на галерах» в красивой картинке. Далее все зачистили, выстроили кадр, и актер – в данном случае Путин, - пошел работать: «Печаль по ушедшему другу. Дубль первый». 

Так было, или нет, - значения не имеет. Важно, что прощание Путина с дорогим ему человеком превратилось в фарс. Хотел того президент, или нет. А если даже не было всего, что я описал и Путин просто убежал от охраны и искренне плакал, пока шел, - общество уже не принимает его искренность, а за каждым его публичным действием видит стерха, амфору, батискаф или щуку которую пустили на котлеты. 

Однако президент может быть остроумным и даже может смешить. Но он не может быть смешным. У Путина, к сожалению, получается сейчас только второе. 

В студии Алексей Соломин. Алексей Нарышкин, по скайпу - Матвей Ганапольский. «Событие недели», поехали. Кто?

А.НАРЫШКИН: «Событие недели», на мой взгляд – это заявление, которое прозвучало в субботу насчет московских выборов. Сергей Собянин окончательно отказался от идеи теледебатов, об этом заявила глав его штаба Людмила Швецова. Как она пояснила, Собянин хочет сосредоточиться на своей предвыборной работе, на непосредстве6нном общении с москвичами и избирателями. Вообще же она опровергла всякие домыслы, что Собянин испугался. Она объясняет, что он может ответить на любой вопрос, который ему зададут москвичи, в общении с которыми он, как действующий мэр города, недостатка не испытывает. Она также пояснила, что дебаты «это возможность, а не обязанность, каждый кандидат имеет право выбирать для себя правильное решение, как поступать по отношению к этой возможности».

На самом деле мы уже несколько недель слышали про то, что Собянин близок к тому, чтобы отказаться от теледебатов, и одна из причин - цитату не помню, но смысл: вполне ожидаемое хамство и наезды со стороны именно Навального. И эти опасения подтвердились – на этой неделе была история с квартирой Собянина, с квартирой ее несовершеннолетней дочери – Навальный написал в блоге: смотрите, дорогостоящая квартира в 300 с лишним квадратных метров элитной недвижимости, как вы это объясняете. 

Потом появилось объяснение, что эту квартиру Собянин получил, когда приехал 10 лет назад из Тюмени в Москву, ему негде было жить, но потом эту квартиру в итоге купили по рыночной цене, и проблем здесь никаких нет. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Соломин, у меня к тебе вопрос – давай политикой займемся. Ответь конкретно, - почему Собянин отказался от дебатов?

А.СОЛОМИН: Потому что испугался, конечно же. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Какого вопроса он испугался?

А.СОЛОМИН: Вопроса, на который он не сможет ответить. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Типа вопроса о квартире? Нарышкин, кто выдал информацию о квартире непосредственно перед дебатами? Как фамилия этого человека?

А.НАРЫШКИН: Навальный.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Что мы получили в результате? Мы хотели дебатов, или не хотели? Прекрасно знал Навальный, когда публиковал этот компромат, что дебатов после этого не будет Я пытаюсь понять из своего скайпового дневника – мы приобрели что-то, или потеряли? Мы, конечно, приобрели компромат на Собянина, и Собянину надо теперь долго оправдываться. Но Собянин, естественно, не дурак и откосил от дебатов – там мы больше приобрели, или потеряли?

А.СОЛОМИН: Думаю, что мы больше потеряли. По той простой причине, что коль мы решили играть в демократию в нашей стране, то это совсем мимо правил. Хотелось до конца ощутить все эти выборные штучки, посмотреть на настоящие дебаты, за которыми мы с завистью, со слезинкой в глазах, наблюдали на выборах в других странах, а у нас не видели этого уже очень давно - во всяком случае, я этого не помню, наверное, был слишком молод, когда у нас проводились подобные дебаты.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Понимал ли штаб навального, что дебатов после этого не будет. 

А.НАРЫШКИН: Думаю, понимали. На это в каком-то смысле был расчет.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Получается, что Навальный не хочет дебатов? Но Навальному легко ответить на любой вопрос – зачем тогда непосредственно перед дебатами сделана эта операция?

А.СОЛОМИН: Интервью знаменитое с Ксенией Собчак, наверное, оно теперь будет попадать в учебники для политтехнологов. Оно как раз показало, что Навальный не любит отвечать на многие вопросы, раздражается, а это, в свою очередь, между прочим, бьет по его рейтингу, по отношению электората к нему. 

Дебаты это вообще непредсказуемая штука, в истории теледебатов от них подчас зависел исход предвыборной кампании. От того, как человек одевается, выглядит, говорит, от каких-то вещей, которые, казалось бы, никоим образом не относятся к предвыборной программе. Поэтому Навальный, на мой взгляд, тоже боится дебатов. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Когда я прочитал компромат и абсолютно блистательную в Фейсбуке выложенную статью Сережи Пархоменко, - читали? Он там анализирует получение Собяниным квартиры.

А.СОЛОМИН: Да, говорит, что нельзя служебное жилье приватизировать. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Ну да, там все абсолютно понятно. Когда я прочитал эту историю, я в Фейсбуке написал, что мне это напоминает нашего, этого, с российского канала, который сначала говорит, а потом ты обтираешься, - Мамонтова. Он с российского канала, верно? Вот он написал, а ты потом объясняйся. 

Но меня тут же замочили, объяснили, что я начал, что это спецзадание Венедиктова, который лег под Кремль, сейчас придет Доренко, который будет дальше мочить. 

Почему я это написал? Потому что я хотел дебатов. Для меня в данном случае не столько важна квартира у Собянина, правильно приватизированная или неправильно, сколько какая программа у Собянина, какой он будет мэр и каким будет Навальный. 

В результате все обрушилось, теперь Собянин будет оправдываться и понятно, что он сейчас занимается не столько выборами. Сколько он оплеван с ног до головы, - не знаю, правильно или неправильно, - но ясно, что нанимаются адвокаты, и все это должно стать прозрачным. А с другой стороны, не будет никаких дебатов, и мы так и не узнаем, кто из них лучше и кто хуже.

Хочу ребятам сказать – я все понимаю, но это чисто по-мамонтовски. Мне никто не говорит, меня достаточно хорошо знают, просто мне хотелось дебатов. А теперь дебатов не будет, и все.

А.НАРЫШКИН: Вам не кажется, что сам Собянин, отказавшись от дебатов, не особо в проигрыше. После работы я прихожу, включаю телевизор, смотрю выпуски новостей – по всем каналам. И там были аналогичные материалы про Собянина – что он предложил Прохорова назначить бизнес-омбудсменом по Москве и еще что-то пообещал. У Собянина потребности участвовать в дебатах нет, он и так все имеет.

А.СОЛОМИН: Дело не в том, чтобы лишний раз появиться и дать интервью. Это совсем другое. Мне кажется, что здесь важен совсем другой пласт отношения людей к кандидатам. Во время дебатов вы видите, как кандидат держит удар, как реагирует на не совсем, может быть нормальную критику, как общается с оппонентами. Вы видите какие-то вещи, которых в обычной жизни, может быть, вы не увидите. Вы тут рассматриваете человека еще и как человека, и это могут дать только дебаты. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Правильно. А теперь развернем ситуацию, чтобы нас не обвинили, что мы шавки Собянина. Вот есть этот компромат. У меня вопрос: если бы вы были Навальным, и у вас был бы такой компромат – разве вы бы его не опубликовали? Ведь не после выборов же его публиковать? Вам нужна победа, за ценой вы не постоите. Разве можно осудить Навального? То есть, да, граждане, потеряли дебаты. Но если главная задача замочить Собянина, и получить больше голосов, разве вы бы не опубликовали эти материалы?

А.СОЛОМИН: Если бы я был умнее, чем я есть на самом деле, я бы опубликовал эти материалы после того, как Собянин отказался бы от дебатов. Но я такой, какой есть, и точно так же не додумался до этого, и точно так же, как они, опубликовал бы это тогда, когда горячие материалы попали бы мне в руки. Потому что я политик и использую все законные средства. 

А.НАРЫШКИН: Я тоже считаю, что если компромат есть, то это нужно употреблять именно сейчас, пока это горячее – не после выборов же это все выкидывать в интернет. Так что с точки зрения Навального все правильно, по времени все сошлось. Другое дело, насколько это вязано с тем, что Собянин отказался от дебатов. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Предлагаю вам такую модель вывода: эти политические игры обернулись тем, что мы потеряли дебаты. Сказать, что из-за этого компромата, - а это компромат, - сильно упадет рейтинг Собянина? 

А.СОЛОМИН: Мне не кажется, что рейтинг упадет. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Что сильно повысится рейтинг Навального – не знаю. Все хорошо знают Навального. 

А.НАРЫШКИН: Для Навального это стандартный ход, и не в первый раз. Едва ли повлияет.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: В результате все останутся на своих местах, только мы потеряли дебаты. И Собянин прав, наверное, что отказался от дебатов. С точки зрения Навального тоже правильно. В результате – они оба на белом коне, мы – не будем говорить, потому что есть постановление Госдумы. Вы согласны?

А.НАРЫШКИН: Тогда кто виноват?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мы с вами, журналисты. Следующая рубрика - «Не в фокусе».

А.СОЛОМИН: Мы сразу решили ударить по всем московским событиям и перенестись к мэру французской деревни из 200 человек. Замечательная история пришла к нам – газета «Ле Паризьен» публикует эту историю: Мэр французской деревни Шваан, департамент Шер. Поль Ренода сказал, что покончит собой, если в его селе появятся цыгане. Об этом он заявил журналистам, местной радиостанции и газете. Полиция приехала к нему, удостоверилась, что с ним все в поярке, но на всякий случай его доставляли в госпиталь на осмотр, а стражи порядка на всякий случай даже забрали у него ружье. 

Так вот решение о самоубийстве Ренода принял в связи с тем, что в деревушку приехали несколько десятков цыганских семей, остановились на местном стадионе. Мэр им сам разрешил сделать остановку в деревне, но после того, как появилось недовольство местных жители – ну, деревушка небольшая, все друг друга знают и понятно, как относятся к приезжим. И Ренода сказал, что покончит жизнь самоубийством, если они не уедут. И когда цыгане уехали, он от своих слов не отказался, таким образом, личным примером он пытается бороться с мигрантами. 

А.НАРЫШКИН: По-моему, он придурок. 

А.СОЛОМИН: А по-моему это пример настоящего политика. У людей своя стезя, своя судьба, они выбирают себе путь и идут им. Деревне в 200 человек, об этом никто не узнал. Его бы даже не побили – он бы с ними договорился. Но насколько он дорожит мнением каждого из этих 200 немножко сумасшедших, может быть, людей, - если они довели своего мэра до такого состояния.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: А может, он просто боится за свое мэрство?

А.СОЛОМИН: Безусловно, любой политик всегда боится что потеряет свое место, это нормально. Может быть это популистское решение, но для меня важно, что человек дорожит мнением каждого из этих 200 человек. Наверняка не все заявлялись на стадион и говорили им «убирайтесь» - их было 15%. И то, или алкашей, или «дяди Васи», старого националиста.

А.НАРЫШКИН: Если проецировать отношение на Москву – у нас тоже не лучшее отношение к мигрантам. Но мы что делаем? Рынок зачистили, возникает лагерь. 

А.СОЛОМИН: Тоже абсолютно популистское решение. Безусловно. 

А.НАРЫШКИН: Ну а это что?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Секунду. У нас – нелегальные мигранты. И Собянин может сказать: согласно закону мы зачищаем рынки от нелегальных мигрантов – за ним есть законодательство. Здесь другая история – они остановились неподалеку, не завоевали никаких рынков, ничего не делали. При этом он сам дал разрешение им остановиться. А теперь вдруг совершенно неожиданно говорит: я покончу собой. 

А.СОЛОМИН: У него был выбор – взять ружье и пойти стрелять цыган.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это было бы нарушением закона.

А.СОЛОМИН: Или сказать полицейским, чтобы зачистили стадион.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но он сам это разрешил. 

А.СОЛОМИН: Безусловно. И у него не было выбора – он мог натравить недовольных жителей на цыган – он тоже этого не сделал. Он нашел единственно возможный вариант для себя - что пойдёт на крайние меры, проведет акцию протеста. Герои всегда с оттенком сумасшествия.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Почему не применили силу? - потому что он разрешил им остановиться. К нему приходят местные жители, говорят: мэр, что ты сделал? Он отвечает: у меня нет законного способа их отсюда убрать – они не нарушают закон. Ему 200 человек говорят – это твоя проблема, делай, что хочешь. И тогда он объявляет, что покончит собой. Не понимаю, в чем здесь героизм? То есть, я его вижу, но хочу услышать от вас. 

А.СОЛОМИН: Мы его сделали не героем. 

А.НАРЫШКИН: Не оправдывайся, ты восхищен. 

А.СОЛОМИН: Мне кажется, что этот человек поступил правильно, потому что не нарушил никаких законов, ему не могут что-то вменить местные жители, он поступил так, как мог, сказал: либо я, либо вы уйдете. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Какое он проявил качество, которым мы можем восхищаться? В чем зерно этой истории? Нарышкин, скажи, ты же умный. 

А.СОЛОМИН: В отличие. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: От меня. 

А.НАРЫШКИН: Не знаю, человек странный. Ну, будет другая ситуация, пройдут выборы в этом богом забытой деревне, мэр проиграет выборы, подведут итоги, ион скажет: я убьют себя, пожалейте меня. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мама родная, Нарышкин, выпей кефиру. Разве про это история? Кто совершил ошибку, дав разрешение остановиться цыганам? И что, он взял ответственность за свою ошибку, признал ее, сказал, что искуплю ошибку ценой своей жизни? Разве не про это история? Эта история не про цыган, а про человека, который говорит, что я покончу собой, если не смогу исправить ошибку. Это же история про нас и безответственность власти, которая никогда ни в чем не виновата, и спокойно говорит: мы ни в чем не виноваты.

А.НАРЫШКИН: Это слишком простой выход. Я как-то философа читал, он писал – если ты считаешь, что выхода из ситуации нет, не расстраивайся – выход всегда есть - можно покончить жизнь самоубийством. Это слишком дешевый подход, это слишком просто. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я понимаю, что это нам чуждо, мы российские ребята, но в некоторых Франциях люди позволяют себе нести ответственность за свои поступки – вплоть до таких решений. Разве это не вызывает восхищения?

А.НАРЫШКИН: Хорошо, проведите референдум, местный закон, по которому люди без регистрации не могут находиться на территории деревни. А это что такое? Это несерьезно. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: То есть, ты предлагаешь поступить по-Путински. Здравствуй, Владимир Владимирович Нарышкин. 

А.НАРЫШКИН: Но давить на жалость, говорить, что я себя убью, если они не уйдут?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Ты простой циник. Ты «совок», как и я, и как Соломин – потому что мы ни во что не верим, не верим, что человек, который совершил фатальную ошибку для своей деревни, говорит: я ошибся, и никто в этом не виноват – не буду нарушать конституцию и звать ОМОН из России, я говорю: я ошибся и грохну себя, если они не уйдут. Неужели это непонятно. Нарышкин? А еще длинный и красивый.

А.СОЛОМИН: Только мы восхищаемся этим человеком как героем какого-то сентиментального романа. Проблема в том, что это «риал политик» и подобные решения называются эмоциональными. Мне кажется, что в контексте общего госуправления такие решения безусловно вредны. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Зато не вредны эмоциональные решения, когда президент у забора – это хорошее решение. 

А.НАРЫШКИН: Этот персонаж тоже рассказал журналистам все подробно. И получается то же самое, как Путин на фоне забора – все на публику.

А.СОЛОМИН: Он взывал, у человека была сложная ситуация. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Делам паузу и возвращаемся в студию. 

НОВОСТИ

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Продолжаем программу. 

А.НАРЫШКИН: Три «совка» вернулись после новостей. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: «Герой недели». Кто расскажет?

А.НАРЫШКИН: Героев. На этой неделе заслуживают внимания несколько десятков предпринимателей, которые заключили с Навальным социальный контракт, объявили о своей поддержки, видимо, какую-то сумму перечислили в его штаб, решили поддержать его кампанию и предъявили ему несколько условий, связывают с ним надежды в расчёте на сменяемость власти и все такое. 

Люди, которые таким образом решили поддержать Навального – представители различных интернет-компаний, я видел список, некоторых увидел впервые в жизни, но есть и известные компании. В любом случае, предприниматели, сговорившись, пообщавшись с Навальным перед этим.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Хорошо сказал - «сговорившись» - по предварительному сговору, в составе преступной группировки. И что можно поэтому сказать?

А.НАРЫШКИН: Это важно, давно такого не было – предприниматели, скучковавшись, решили поддержать одного человека. Причем, насколько я понял, совсем не обязательно, что им всем нравится то, что говорит или обещает Навальный. Но для них принципы сменяемости власти важны. 

А.СОЛОМИН: Вот вредно это, мне кажется. Для меня они почему герои? - потому что если тебе хочется поддержать деньгами человека – ты должен это делать, это нормально. Но совершенно неправильно поддерживать человека, с идеями которого ты не согласен, преследуя другие цели. Это какая-то измена себе, мне кажется. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не согласен. Предложу такую модель – они могут быть с ним не согласны, но они потому и предлагают ему социальный контракт. Там четко написаны пункты, которые должны быть претворены в жизнь и они не имеет никакого отношения к обаянию Навального или к тому, что он сказал или не сказал. Свободные выборы – согласен? - Навальный говорит: согласен. Свобода предпринимательства - согласен? – согласен. Ты будешь выполнять, сделаешь, если станешь мэром, президентом? - Да. Срок какой? - Срок такой. Они: назовем это не полюбовной историей за выпивкой, а социальный контракт. То есть, лидер обещает обществу. Разве это плохо?

А.СОЛОМИН: Поэтому я и говорю: если речь идет о выдвижении требованием, значит, вы предъявляете конкретные требования и поддерживаете у человека выполнять требования. В этом нет ничего неправильного и дурного -= это как раз правильно. Но если ты чувствуешь, что у тебя с человеком расхождения, ты должен принять решение, поддерживать его, или нет. Если его позиция устраивает, то нужно выбирать из худшего лучшее, если нет – не нужно предавать себя, не нужно голосовать за человека просто так, потому что нужно новое лицо. Я только об этом. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не понимаю, что ты сейчас говоришь. Они сказали: мы дадим тебе деньги за твою программу. 

А.СОЛОМИН: Вот в этом преимущество этого социального контракта, с этим все хорошо. Мне непонятна фраза Нарышкина, что они не всегда с ним согласны. Не согласны - чего деньги давать?

А.НАРЫШКИН: Они согласны с общими принципами. 

А.СОЛОМИН: Замечательно. Каждый принимает решение сам, кого поддерживать на выборах. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Соломин, мне не нравится твоя майка, ты в ней явно нарушаешь мизулинские законы, причем все сразу. Слава богу, что тебя не показывает сетевизор, но меня ты волнуешь. И несмотря на нарушение всех мизулинских законов, мы с тобой разговариваем нормально. Потому что рамочно мы с тобой одинаково понимаем жизнь, чаще всего. 

А.НАРЫШКИН: У вас тоже социальный контракт. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: С Прохановым мне сложно разговаривать – он не любит искать истину, он любит вещать. Вы любите размышлять. Поэтому, хотя ты мне нравишься частично, тем не менее, я с тобой иду по радиожизни. Так и с Навальным получилось, и с этим общественным договором. На мой взгляд, это прекрасная вещь. Кроме того, это сигнал бизнесменам – если пройдет неделя и их скопом всех не посадят, или по одному, под какими-то надуманными предлогами типа что они помогали ему воровать «Кировлес», то тогда и другие могут подключиться. И правильно они придумали социальный контракт. 

А.СОЛОМИН: Наверное, согласен. Но мне кажется, было бы правильнее, если бы вы были бы вообще со всем согласны - так было бы лучше вам, прежде всего. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Есть один человек, с которым мне всегда по пути и я затыкаюсь, когда с ним разговариваю - это Венедиктов. Но не потому, что я с ним всегда согласен, а потому что он - начальник, я – дурак. Я, правда, дурак по жизни, с чем соглашаюсь, но ничего с этим поделать не могу. 

А.СОЛОМИН: Поэтому вы должны поддерживать того человека, к которому испытываете подобные чувства. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вот я тебя и поддерживаю. 

А.СОЛОМИН: Спасибо. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Если бы мы провели голосование среди радиослушателей – хотите ли вы, чтобы этот социальный контракт расширялся?

А.НАРЫШКИН: Чтобы еще больше бизнесменов было?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Чтобы Потанин, Абрамович, Дерипаска туда вступили.

А.НАРЫШКИН: Наверное, да. Но не хотелось бы, чтобы это было за одного кандидата. Хотелось бы, чтобы этот механизм работал, чтобы не только горстка бизнесменов была. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но ты за этот механизм?

А.НАРЫШКИН: Да. 

А.СОЛОМИН: Мне кажется, что здесь еще нужно понимать, есть ли гарантии у этого документа. Мне кажется, что когда серьёзные люди заключают подобные соглашения, должны понимать, что это делается не просто для пиара и хочется человеку деньги передать, а потому что это серьезное требование, которое придется исполнять. И нужно подумать, как гарантировать это соглашение. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Хорошо. Вот этот договор социальный, обещания и точный срок их исполнения - это шаг в развитие общественных отношений в России, или к стагнации?

А.НАРЫШКИН: В развитие. Как здесь можно говорить о стагнации? 

А.СОЛОМИН: А мне кажется, что смысла в этом никакого нет. Я правда плохо понимаю. Я воспитан в 90-е, свободные годы, когда единица, индивидуум представлял из себя намного больше, чем группа людей, объединенных необходимостью. Не понимаю, зачем люди должны связывать себя коллективными договорами, если каждый может сделать то, что хочет?

А.НАРЫШКИН: Надо спасать Соломина, потому что он со своей майкой подпадает под разные законы и Навальный теперь у него главный противник. 

А.СОЛОМИН: Не противник Навальный, дело не в Навальном. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Домашний адрес, телефон и банковский счет Соломина можно найти на сайте радиостанции, в разделе личные дела сотрудников радиостанции. Едем дальше - «Редиска недели».

А.СОЛОМИН: Хотелось бы только сказать, что дело совсем не в Навальном. Мне плевать на «хомячков», которые будут атаковать мой «Твиттер», они этого делать не будут. Речь идет о самом принципе. А «Редиска» у нас сегодня не Навальный, а взявшийся из ниоткуда журналист Дмитрий Киселев, который еще в апреле прошлого года, когда в светлые головы новосибирских депутатов пришла идея, что следует распространить светлую идею питерского депутата Милонова на общефедеральный уровень - я имею в виду закон о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. Тогда Киселев сказал замечательную фразу.

Д.КИСЕЛЕВ: Я считаю, что штрафовать геев за пропаганду гомосексуализма среди подростков, мало. Им нужно запретить донорство крови, спермы, а их сердца, в случае автомобильной катастрофы, зарывать землю или сжигать, как непригодные для продолжения чьей-либо жизни.

А.СОЛОМИН: Это он сказал около года назад, а на этой неделе вдруг вспомнил, потому что снова стали говорить об этом законе. 

А.НАРЫШКИН: Мы о нем говорим постоянно.

А.СОЛОМИН: Ну, мы возмущались, когда он был принят. А теперь это вновь выросло в тему международную, когда люди стали говорить о возможности бойкота сочинской олимпиады, в целом осуждать этот закон, который нарушает европейскую Конвенцию о защите прав человека. И когда мы вспомнили об этом законе вдруг кому-то взбрело посмотреть эту давнюю программу, в которой Дмитрий Киселев это сказал. И все это стало обрастать комментариями, самое безобидное из которых, наверное, «фашист».

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это правильно, что вытащен этот текст многомесячной давности? Может, надо было тогда реагировать?

А.НАРЫШКИН: Но это и тогда, год назад, когда вышло в эфир, услышала и обсудила аудитория.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но тогда аудитории это было «по барабану», а сейчас журналюги вытащили этот давний текст. Или как - если Навальному можно, то и нам можно? Почему мы вдруг об этом сейчас говорим и что хотим от Киселева? Он нам скажет: я это давно сказал, вы, может быть еще мои детские кадры, где я облил кого-то манной кашей, будет вытаскивать?

А.СОЛОМИН: Мы сейчас об этом говорим не только потому, что он это сказал и из-за этого очень плохой человек. Мне кажется, здесь очень важно, что это было сказано до того, как закон был принят, это та самая общественная дискуссия. Вне зависимости от того, как я отношусь к человеку после этого – мне действительно это малоприятно, потому что это действительно фашистские высказывания. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Тогда Киселев высказал свое мнение – в чем проблема?

А.СОЛОМИН: Здесь для меня проблема не в том, что он сказал – он может говорить, что угодно. Проблема в том, что люди это сщелкнули, и общественная дискуссия на этом завершилась, закон был принят в том виде, в каком был принят – в таком же абсолютно фашистском виде. Все съели это и замолчали. А сейчас оказалось, что мы многое пропустили – люди действительно так думают, сделали бы ровно то же самое, что сказал Киселев, - уж не знаю, в каком состоянии он был. 

А.НАРЫШКИН: В этой ситуации меня радует в кавычках, что Киселев оказался таким провидцем и пророком. Если год назад эту фразу пропустили, то сейчас она вполне органично звучит. И принятый закон, и все отношение к геям в нашей стране, конечно, не такое, как у Киселева, но оно укладывается в понимание большинства россиян. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Для меня это история совсем не про это. Для меня это история о власти. Дмитрий Киселев работает на канале ВГТРК. И у меня возникает вопрос – получается, что человеконенавистнические, разжигающие ненависть к определенной группе населения фразы можно говорить без последствий на госканале? Вот для меня какая это история. Когда-то он это сказал, но есть же начальство, которое должно было его остановить, сказать: подожди, парень. Ну, ясно, что все там было подготовлено

, что там пошли аплодисменты, что это было начало кампании, - это не имеет значения. Важно, что его власть не остановила. У нас Венедиктов вызывает после в кабинет и спрашивает: ты чего нарушаешь закон? Ты говори, что хочешь, только закон не нарушай. Так какая была реакция? Никакая. Нет начальства. А молчание – это знак согласия. 

Поэтому я рад, что выложили фразы Киселева, я это воспринимаю исключительно как начало год назад официальной кампании против определенной части населения, после чего уже были приняты законы - те, что мы сейчас имеем. Смотрите в корень, на то, что человек на госканале такое вытворяет, что предлагает Киселев? Он предлагает - образно – не использовать сердца погибших в автокатастрофах, если они геи, а зарывать или сжигать – верно я говорю? - так что это такое? Он же прекрасно знает, что сердце СПИДом не болеет. Это такой образный, унизительный шлейф, такой образ: сердце в землю – не достойны. Слушайте, какая вонючая фраза. Какая жуткая, кошмарная вонь идет от этого. И спокойно на это взирает власть по госканалу. По государственному каналу, ребята. Он приравнивает геев к каким-то шелудивым собакам, что это такое? И спокойно выйдет его передача в следующий раз. А это призывы к розни, ребята. Наглые призывы с госканала. Больше мне нечего сказать, и даже не знаю, о чем тут голосовать. 

А.СОЛОМИН: Люди, которые назвали все это одним емким словом. «фашизм», в обещм, все сказали - по-моему, это все мы проходили, это все есть в учебниках истории и законах УК РФ.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Можно в нашей передаче к этому присоединиться?

А.СОЛОМИН: Безусловно. И люди, назвав все это одним словом, правильно все охарактеризовали. 

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вот что по этому поводу написал Евгений Киселев. Послушаем. Он пишет: я все думаю, как воспринимает такие пассажи руководитель ВГТРК Добродеев. Я все-таки знал его как интеллектуала, эрудита, книгочея, с вкусом и чувством меры, всегда озабоченного своей репутацией сына интеллигентных родителей из московской творческой среды. Про таких людей говорят: «из хорошей детской», и это еще невольно усиливалось характеристикой Пьер-Безуховской внешностью Олега Борисовича. 

Я понимаю, что люди меняются, особенно во власти и при ней. Понимаю, что могут быть соображения демонстративной лояльности лояльности, верности курсу партии и правительства, - хотя бы ради собственного благополучия, благополучия родных и близких, сиюминутной политической целесообразности, и так далее. Но все же – где-то должна быть черта, за которую заступать просто стыдно?

Я помню, что еще давно, когда тема однополой любви не была столь актуальна, кто-то из интеллигентных московских сатириков сказал следующее: в нашей среде попадались гомофобы, как попадались и антисемиты, но в том и другом стеснялись признаваться, как в дурной болезни, что же, среда настолько изменилась? Неужели Олег Борисович готов открыто разделять такое отношение к людям с иной сексуальной ориентацией?

Впрочем, примерно такие же вопросы по поводу личного отношения Добродеева к тому, что звучит с экрана вверенного ему телеканала, возникают у меня и тогда, когда я, преодолевая отвращение, смотрю по совету кого-либо из шокированных московских друзей очередной фрагмент из программы Мамонтова. Или тут ничего личного, только бизнес? Может, мне кто-то не побоится мне помочь с ответом? 

Так написал Евгений Киселев. Боюсь, что ответа тут нет. Идем дальше. «Писк хомячков». Виктор Фанайлов:

Табличка на двери стоматологического кабинета поведала, что сегодня прием ведут хирург-стоматолог Али Алиев и хирург-стоматолог Михо Орджоникидзе.

- Витя, они тут все нерусские, - поведала мне Маруся расширившимся от ужаса глазами.

- А что ты хотела от клиники, расположенной на улице Тимура Фрунзе?, - ответил я жене. 

В клинику нас привел рассыпавшийся Марусин зуб, - ни в одну платную контору на сне взяли: Маруся на 8-м месяце беременности, и перспектива вместе с удаленным зубом принять роды врачей не радовала. Поэтому нас отправили в «Челюстно-лицевую хирургию» - там разберутся. 

Кандидат медицинских наук Алиев в кабинет зашел со спортивной сумкой - кажется, только из спортзала. Хирургу нужны крепкие мышцы, - подумал я. Доктор Орджоникидзе – полная противоположность коллеге: лысый, словно коленка новорожденного, на две головы выше Алиева. Михо обладает жилистыми руками – хирургу нужны длинные руки, - отметил. Я.

Орджоникидзе коротко взглянул на серую от недосыпания, боли и голода Марусю, смерил давление, сунул под нос нашатырь, заставил выпить аскорбинку и карвалол и отправился пить крепкий черный чай с сахаром 

Оперировали Марусин зуб оба-два нерусских доктора, на подхвате стояли две медсестрички, которые промокали пот со лба вспотевшей от страха марины, и, как мне показалось, были готовы принять и роды. 

Все обошлось благополучно - зуб удалили, кисту почистили, лунку зашили. Прощаясь, я спросил Михо: доктор, вы случайно язык пациенту не пришили? 

-А что, надо было?

- Очень. 

Доктор рассмеялся:

- Сегодня режим молчания вам обеспечен. 

- Спасибо вам, лица «кавказской национальности», - сказал я, и подмигнул. 

Доктор горько усмехнулся.