Копейск после бунта

 Фото: Алиса Иваницкая/PublicPostТекст: Алиса Иваницкая

Между Челябинском и Копейском — 10 км. Металлургический район Челябинска отделяют от остального города те же 10 км промзоны. Последние года два в регионе обсуждаются планы по присоединению Копейска к Челябинску. Копейск — это пятый по величине город Челябинской области с населением в 140 тысяч человек. После закрытия угольных шахт жители в основном работают на Копейском машиностроительном заводе, производящем шахтное оборудование, да в четырех исправительных колониях, две из которых (ИК-6 и ИК-11) расположены в черте города, остальные (ИК-1 и ИК-15) — в пригороде.
"Тут недавно было осадное положение, — рассказывает мне таксист по дороге из Челябинска в Копейск. — Заперли дорогу из-за бунтующих зэков. Но об этом мы узнали из новостей, а так вообще непонятно было, что происходит". Зэков, говорю, у вас пытают. "С 90-х все улучшилось, — отрезает он. — Я сам 17 лет проработал в милиции, в изоляторе временного содержания. У нас год за полтора, поэтому я уже на пенсии. Мы жуликов, которым еще и обвинения не предъявили, охраняли. Разное бывало". Неожиданно рассказывает особенно запомнившийся случай: "Мужчина убил. Его долго искали. И нашли только через 8 месяцев, закрыли. И вот спустя ровно год после убийства, в день годовщины, у него — бабах — остановка сердца. Умер до приезда скорой. Вот как бывает". По старой памяти жалеет наркоманов: "Вот поймают такого. А он на системе сидит. И первые три дня из десяти еще так нормально, а потом у таких страшные ломки начинаются. Скорую вызывали, а что толку? Приедут врачи, дадут им валерианку пососать да анальгина какого-нибудь, типа обезболили и все. А некоторые вообще — посмотрят, да и скажут: "Поломает-поломает и пройдет. Наркотиков же им не положено".
Пятиэтажки, разбитые дороги, нечищеные тротуары с протоптанными по свежевыпавшему снегу тропинками. Напротив колонии небольшими группами стоят родственники — ждут выхода членов Общественной наблюдательной комиссии. Разговаривать соглашаются только на условиях анонимности — боятся репрессий по отношению к близким со стороны администрации ИК-6.
"В субботу (24 ноября — прим. ред.) был день открытых дверей, — рассказывает жена заключенного К. — К колонии приехало несколько сотен родственников, очевидно, поэтому ребята и устроили бунт (подробнее в материале PublicPost). Без нашей поддержки, без свидетелей с ними разделались бы быстро". Спрашиваю, с чего вдруг взбунтовались. Женщина смотрит нам меня так, как будто я не из Москвы, а с Луны: "Пытки, конечно, поборы. Здесь же все от кошелька родственника зависит. Я за два года, что муж сидит, ни одного положенного свидания бесплатно не получила. Просто, видимо, администрация совсем довела".
Суммы поборов родственники называют разные. Выясняется, что кто-то платил за перевод из этапа в адаптацию и из адаптации в отряд десятки тысяч рублей в виде "гуманитарной помощи", кто-то платил несколько тысяч за каждое свидание (положенное по графику и внеурочное), кто-то оплачивал лишь гостиницу, а кто-то ничего не платил и вообще не видел родных. "У меня был забавный случай, — рассказывает жена, — заплатила я за свидание, за гостиницу 650 рублей в сутки. А мне деньги возвращают. Оказалось, проверка была в колонии. Меня попросили еще написать, что мне все нравится. Ну, я думаю, здорово. Через пару дней звонит муж и говорит, что деньги нужно привезти обратно. Села — отвезла".

Фото: Алиса Иваницкая/PublicPost

Это не было бунтом, — вмешивается жена осужденного Т. — Они ничего не ломали, на охранников не кидались, просто отказались возвращаться в камеры и стояли в общем коридоре. На крыши они полезли после того, как приехал ОМОН. Испугались, что их сейчас убивать будут". "Откуда вы это знаете?" "Я тут три дня у забора стояла, не ела, не пила, с ними перекрикивалась. Они просили звать прессу, просили не уходить, — отвечает она. — Но в итоге пострадали не они, а мы. ОМОН побил дубинками. Машины разбил: стекла, ручки оторвал. Мужчина тут мимо проезжал. С ребенком! Они его вытащили, отмутузили, ребенок орал". "Что с ними стало?" — интересуюсь я. "Не знаю, не до этого было. Была команда: "Побежали!" и менты кинулись всех молотить. Мы от них. Кто успел, тот убежал, кто не успел — получил". Девушка показывает на группу женщин: "Эти вообще три дня своих двух родственников искали, нашли избитыми до полусмерти в изоляторе. А теперь выясняется, что это мы ОМОН били, а не они нас, якобы их восемь человек пострадало". Другие родственники тоже начинают жаловаться на необъективность освещения со стороны СМИ. "Я приехала сюда в понедельник (26 ноября) днем, а они (заключенные — прим. ред.) еще на крышах стоят, — говорит жена заключенного Л. — Я еще когда ехала, мне зять звонил и говорит, мол, зачем едешь, все уже закончилось. Передали же, что все накормлены и спят. Приезжаю — а они еще здесь. Это зачем такое? Чтобы мы не приехали?"
ИК-6 — колония строгого режима, она считается одной из лучших в Челябинской области. Сюда попадают осужденные в первый раз по тяжким статьям: торговля наркотиками, насилие, убийство. Не все родственники называют статьи. Вину мало кто оспаривает, но попадаются и те, кто пытается добиться пересмотра дела. Ко мне подходит женщина в пуховом платке, жалуется на то, что сына не видела с момента попадания в колонию: "У меня зарплата 5 тысяч, я полы мою, я не могу себе свидание позволить, я два месяца ему на передачку собирала". Из спутанной речи женщины выясняется, что ее сыну 18 лет и что его подставили знакомые, торговавшие героином и откупившиеся от полицейских: "Им козел отпущения нужен был. Вот они у сына мобильник купили, он приехал за деньгами, тут его и взяли. В деле даже его отпечатков на героине нет, одни свидетельские показания. Вот и сидит он за 2 тысячи рублей".

Фото: Алиса Иваницкая/PublicPost

Вскоре из колонии выходят члены ОНК Николай Щур и Дина Латыпова, которым удалось попасть внутрь лишь после вмешательства главного российского омбудсмена Владимира Лукина через три дня после бунта. Родственники окружают правозащитников, в гуле голосов можно различить фамилии зэков и одни и те же вопросы: "Жив? Цел? Били?" Латыпова успокаивает женщин: "В акции принимали участие все заключенные, а не 250 человек. Мы видели пачку из 800 жалоб, нам их передадут. Все живы. Про трупы — слухи. Все целы — сама видела только двух порезанных (заключенные, вскрывшие себе вены в знак протеста — прим. ред.), голодовку все закончили, кроме Терехина — он в ШИЗО, состояние плохое". В руках у Латыповой камера, на ней показания заключенных — короткое видео от нескольких десятков человек.
Успокоенные родственники, простоявшие у колонии почти четверо суток, расходятся.
Впрочем, на следующий день я встречаю несколько родственниц в коридорах администрации ИК-6. Женщины требуют начальника колонии Дениса Механова. Внезапно выясняется, что он в отпуске. Они идут по другим кабинетам, пытаясь узнать, что с их родными, когда дадут свидания и почему передачки не принимаются. Сотрудники колонии пытаются их успокоить: "Все хорошо. Свидания будут на следующей неделе, пока нет". Одни говорят, что в магазине, через который передают посылки заключенным, грипп, другие, что продавщица боится заходить в отряды. "Они же ничего не говорят, — шепчет одна родственница другой. — Вот слухи и рождаются. Что за грипп в магазине, непонятно".

Фото: Алиса Иваницкая/PublicPost

Слухов вокруг происшествия в колонии действительно много. Часть из них рождается непосредственно возле колонии. Завидев в третий раз выезжающий из колонии катафалк, родственники начинают обсуждать, что, наверное, погибшие все-таки есть, просто правозащитники не везде были. Другой популярный в Копейске слух, который в беседе со мной высказывал даже сотрудник Челябинской администрации (попросил не называть свое имя) — это побег нескольких зэков. Впрочем, никаких подтверждений этому нет.
Измученные беготней по кабинетам женщины уезжают к правозащитникам за информацией.
Уполномоченный по правам человека в Челябинской области Алексей Севастьянов (интервью с ним на PublicPost) — сторонник официальной версии, согласно которой 250 зэков, ведомые лидерами, оказали неповиновение руководству чтобы изменить режим содержания и добиться освобождения из штрафного изолятора "смотрящего" Гиви Джангавадзе. С ним спорит член ОНК правозащитница Татьяна Щур: "Даже если Гиви, якобы какой-то авторитет, был важен заключенным, то только потому, что его администрация из ШИЗО в отряд вообще не выпускает. Они ему взыскания одно за другим пишут, хотя по закону ШИЗО — это максимум 15 дней, потом хотя бы на день они должны выводить и показывать его. Откуда заключенные знают, может, и нет уже Гиви или бьют его". Щур демонстрирует мне фотографии Джангавадзе: "Это мы к нему ездили летом, он жалобу писал, к примеру, рассказывал, как Механов (начальник колонии — прим. ред.) заходил к нему в камеру и с ходу кулаком по лбу бил, приговаривая, что ему не нравится Саакашвили".

Фото: Алиса Иваницкая/PublicPost

В шкафах офиса "Уральской правозащитной группы" — толстые папки с письмами осужденных в Челябинской области, отдельно собраны жалобы и иски. Нахожу ИК-6. Среди подшитых документов взгляд вырывает фразы: "нанес несколько ударов по голове и телу", "обливали меня холодной хлоркой из ведер в камере", "сотрудники набрызгали мне газ из балона в камеру", "я был подвергнут глубокому анальному досмотру" (подробнее о пытках в ИК-6 — в материале PublicPost).

Фото: Алиса Иваницкая/PublicPost

"Жалоб предостаточно, только дел нет, — разводит руками правозащитница. — Я вам больше скажу, был заключенный Абакумов, у него на глазах сотрудники колонии запинали до смерти осужденного Коровкина, этим летом все происходило. Абакумов написал жалобу. Так что вы думаете, следственный комитет тут же завел на него дело о ложном доносе, а ему 8 месяцев сидеть оставалось". По словам Щур, дело против колонии не открывали, проверки не проводилось: "Сотрудника, на которого указал Абакумов, как потом сказали, в колонии-то не было, ему то ли отпуск, то ли командировку оформили, а официальная причина смерти Коровкина — СПИД". "Мне вообще иногда начинает казаться, что в Челябинской области две ОПГ, — вздыхает правозащитница. — Одна за решеткой — сотрудники ФСИНа, другая — по эту сторону, прокуратура и Следственный комитет. Конечно, не все, только часть, остальные — показывают на погоны и разводят руками, мол, что мы можем сделать".
Бунт в колонии не сильно изменил размеренную жизнь Копейска. Он повлиял, пожалуй, только на выручку баров и ресторанов, где после трудового дня отдыхают охранники и руководство колонии. Вечерами заведения, на которые указывали мне таксисты, были пустыми. "Чего же вы еще ждали, — говорит мне сотрудник Челябинской администрации. — У них сейчас проверка. Будет массовая чистка, увольнения. Вот они теперь по домам и сидят. Приезжайте через пару недель, познакомлю".