Телефон +7 495 363-36-59 – это телефон прямого эфира, через некоторое время я надеюсь, все-таки, его включить. Я совсем не каждую передачу его включаю, делаю это намеренно, для того, чтобы как-то отучить разных профессиональных звонильщиков от этой программы – очень они мне надоели. Я всегда очень рад слышать какие-то живые, заинтересованные голоса, а вот этих профессионалов, которые за бабки прорываются в эфир с матом, терпеть не могу и как-то слышать их мне не хочется. Ну, попробуем, может быть, сегодня. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Но главное, есть сайт echo.msk.ru – заходите, там есть кардиограмма прямого эфира. Ну, вы знаете, как это функционирует: раз в минуту можно голосовать, там можно смотреть прямую трансляцию из студии «Эха Москвы» и, кстати, там же можно отправлять тоже послания сюда ко мне на экран прямо в студию. Все это, разумеется, совершенно бесплатно. Смски, кстати, тоже бесплатно, ну, если не считать того стандартного тарифа, который берет с вас ваш провайдер.
Ну, собственно, вот и все. Давайте теперь приступим к обсуждению того, что стоит обсуждать. Я предыдущую свою программу прервал буквально на полуслове, сказав, что давайте в следующий раз продолжим. А прервал я ее вот на чем. На том, что нам с вами, несомненно, абсолютно осознанно навязывают повестку дня, говоря научным языком. Ну, грубо говоря, навязывают темы для обсуждения. Несколько на этой неделе довольно ярких и, на мой взгляд, совершенно справедливых публицистических текстов на этот счет вышло. Писала об этом Юлия Латынина – почитайте в «Новой газете» и на «Эхе» тоже ее текст можно найти. Писала об этом Ксения Собчак, кстати, очень хорошо, буквально сегодня, что ли, я видел ее небольшой такой комментарий по поводу того, что раз за разом как-то нас с вами намеренно совершенно изматывают разного рода искусственными событиями, предъявляя нам некие проблемы на обсуждение, которые просто не могут не вызвать возмущения. И, вот... Ну что же? Нельзя же молчать по такому поводу. Ну вот там последний пример – это история с Волгоградом-Сталинградом, очень лживая, очень такая, я бы сказал, искусственная, когда бесконечно путаются в показаниях люди, которые это затевают. Сидела одна совершенно сногсшибательная дама на телеканале «Дождь», которая как-то никак не могла объяснить, собственно, что это такое, что весь народ вдруг захотел. Кто такой в точности этот весь народ и что это за опросы они там провели, что это за референдум и так далее.
Но понятно, что это вот такая наживка, на которую, действительно, поразительным образом (ну, это очень объяснимо) разумные люди и люди с какими-то принципами, с идеалами, со сложившейся жизненной позицией и точкой зрения не могут не ответить. Ну, действительно, если вот такое вот готовится, я бы сказал, такая контрреабилитация. Мне много приходилось слышать в последнее время этих аргументов по поводу всякого вот этого вот возрождения сталинской идеи, и начиная от того, что это просто вот такой намеренный политический заговор, чтобы завтра сказать нам всем «Ну, смотрите, вы как-то выступаете против президента Путина и какого-то его ближайшего окружения, а они еще по сравнению со всем этим народишком, поглядите, какие разумные. Посмотрите, только они и могут вас спасти, только они и отменяют вот это вот ужасное. А народ-то – он хочет, на самом деле, возвращения сталинизма, реабилитации Сталина, опять засунуть его в Мавзолей, опять попереименовать все вокруг его именами, а, главное, опять вернуть его методы, его тактику, его стратегию, его ценности, его жестокость и всякое такое». Вот, есть на одном конце такая идея, а на другом конце просто такое, вполне простодушное и убежденное такое «Ну а что, суда ж не было, никто ж Сталина не судил. Чего вы, собственно?» А то, что прошли сотни тысяч еще в советское время, прошли сотни тысяч судебных разбирательств, в результате которых люди были реабилитированы, это что? Каждый из них – это суд над Сталиным, каждый из них – это приговор и обвинение Сталину, каждый из этих безвинно погубленных в лагерях людей, а людей этих были миллионы и сотни тысяч были реабилитированы. А еще какое количество осталось так и не реабилитированными, до которых вот эта еще советская судебная машина, что называется, не добралась и потом уже, многие годы спустя, их дети собирали по разным архивам, собирали документы и добивались реабилитации.
Вот вам пример такого вот искусственного, совершенно на голом месте родившегося сюжета, который нам с вами подкладывают, а перед этим много таких было историй, начиная от закона о преследованиях гомосексуалистов и кончая всеми историями, там я не знаю, и с питерской больницей, и еще совершенно вопиющая вещь с судьбой российских сирот, которых запрещают передавать на усыновление иностранным усыновителям, и так далее, и так далее.
Что мы можем этому противопоставить? – вот был финал моей программы в прошлый раз. Личное давление. Я совершенно не стесняюсь этих слов, и я много раз говорил, что кампания персонального общественного давления на людей, которые виновны в этом, это вещь очень важная. Очень много в последнее время примеров, показывающих что это эффективная очень вещь. Ну, в конце концов, вся история с актом Магнитского – это, собственно, история о кампании персонального давления, о том, что люди вдруг обнаруживают, вот те самые, которые принимают эти решения, те самые, которые вырабатывают эту гнусную повестку дня, те самые, которые предъявляют совершенно омерзительные законопроекты, предназначенные для того, чтобы каким-то образом создать барьер между сегодняшней властью и общественным мнением, между сегодняшней властью и гражданами, между сегодняшней властью и законом... Так вот эти самые люди, собственно, основа их спокойствия и вообще всей жизненной философии заключается в том, что они в стае. Они, собственно, весь мир разделили на 2 вот эти вот, такие, я бы сказал, группы живых существ: там – стадо, а мы – стая.
Вот, они в стае, их не видно, они прячутся за спинами своих вожаков, просто за спинами друг друга, образуя такой какой-то властный клубок, в котором и на разглядишь, а кто тут? А вот тут 400 с лишним депутатов, а вот тут 100 с лишним сенаторов и никто из них в отдельности не виноват. А вот тысячи и тысячи судей, принимающих беззаконные, заведомо противоправные решения, а вот прокуроры и следователи, которые вообще без всякой оглядки на закон работают. И вот как-то ручки-то – вот они, никого не поймаешь.
И вдруг появляется, скажем, так называемый акт Магнитского, который грозит персональным преследованием каждому из них. Понятно, что это все непросто и здесь требуется довольно большая работа. Сегодня (просто чтобы вы отдавали себе отчет), вот, собственно, акт Магнитского в США уже вступил в действие давно, но отсутствует, просто не наполнен – там нет никого, ни одного имени, ни одной фамилии на сегодня, человека в списке людей, которые должны по этому акту Магнитского лишиться доступа к американской территории, а, значит, к своей собственности, к финансовым авуарам и так далее, и так далее, потому что американская государственная юридическая машина относится к этому очень серьезно и серьезно изучает и людей, и их поступки, и их прошлое, и их слова, и их действия, и все на свете. И на самом деле, если кто-то из нас с вами думает, что, вот, собственно, мы теперь в дамках и теперь валом повалят туда все эти и следователи, и судьи, и прокуроры, и государственные деятели, которые нам не нравятся, ничего подобного. Всё это достаточно сложно устроено и требует от нас с вами, на самом деле, очень серьезной работы и очень серьезного такого выявления этих людей. Это мы с вами должны показать на них, это мы с вами должны найти их, это мы с вами должны вызвать их на разговор, это мы с вами должны заставить их комментировать то, что они делают, отвечать за то, что они делают. Мы должны заставлять депутатов разговаривать, а для этого мы должны требовать их к этому ответу. Ну, в прямом смысле ответу, к ответу на вопросы по существу, которые перед ними ставятся, для того чтобы накапливался зримый, ясный и однозначный материал относительно их причастности к этим событиям. Мы же с вами понимаем, что все это не может произойти просто так. Если закон принят, это значит, что парламентское большинство за него проголосовало. Но только проголосовало-то не большинство, а проголосовали живые люди с именами и фамилиями.
Если человек безвинно отправился в тюрьму, это значит, что суд его осудил. Но только не суд его осудил, а судья его осудил, вот этот, абсолютно конкретный, у него есть имя и фамилия.
Мне пришлось несколько дней тому назад быть в одном посольстве одной европейской страны здесь, в Москве, куда приехал с официальным визитом в Россию один высокопоставленный сотрудник Министерства иностранных дел. И вот нескольких журналистов и таки, гражданских активистов пригласили для того, чтобы поговорить с ним и обсудить какие-то текущие вещи по его просьбе. И он сказал совершенно откровенно, он сказал «Ну, конечно, мы знаем о том, что акт Магнитского существует. Ну, конечно, мы знаем, что рано или поздно какая-то из европейских стран должна будет его принять и таким образом распространить его действие на всю европейскую Шенгенскую зону, а лучше, если это будет какой-нибудь из единых европейских органов, если это будет Европарламент, к примеру, который примет этот акт и распространит его действие на Европу. Мы знаем это. Но у нас есть суды, и мы должны принимать это во внимание, что как только акт Магнитского будет распространен на Европу и как только появится первый пострадавший в соответствии с актом Магнитского, первый человек, которого куда-нибудь не впустили, у которого что-нибудь заблокировали, у которого что-нибудь отобрали и который реально понес какой-нибудь ущерб, немедленно будет иск, будет следствие и будет суд. И мы должны будем перед судом доказать, что этот человек оказался в этом списке не случайно, и что мы не просто придрались к какому-то неприятному нам политическому деятелю, а мы наказали реально виновного, виновного в притеснениях граждан, в нарушении гражданских прав, в препятствовании гарантиям демократических свобод или в насилии над личностью, вот таком насилии, которое было проявлено в отношении самого Сергея Магнитского».
Так что относятся к этому достаточно серьезно. Между тем нам с вами предстоит продолжать делать эту работу, И посмотрите, какова была реакция в тех случаях, когда это удавалось. Посмотрите, как истерически реагировали на это те депутаты, чьи лица были выдернуты из вот этой бессмысленной серой массы этой стаи и предъявлены на всеобщее обозрение после голосования по антимагнитскому закону. Посмотрите, какова была реакция тех, к кому напрямую обратились тогда, когда речь зашла о 31-й больнице – я имею в виду администрацию Санкт-Петербурга. Я тогда очень выступал за то, чтобы, в частности, эти вопросы были заданы тем самым людям, из-за которых происходит вся эта история с больницей, то есть судьям. Речь, ведь, шла, если помните, о том, что из Москвы в Петербург переезжает Верховный суд Российской Федерации и Высший Арбитражный суд Российской Федерации. И удивительно, что как-то все разговаривают про это, а они тут, как бы, не причем, как будто бы это их не касается, как будто бы это не для них пытаются закрыть эту 31-ю больницу.
Кстати, я должен вам сказать и я хочу еще раз здесь повторить, что успокаиваться по этому поводу не нужно, и терять бдительность по этому поводу не нужно. Уже дважды после того, как было заявлено первоначально о том, что «Нет-нет, что вы, что вы, никто не собирается закрывать никакую больницу», уже дважды выяснялось, что техническая вот эта комиссия, которая занимается переселением этого медицинского центра и таким, я бы сказал, рассеиванием той врачебной команды уникальной, которая в этом 31-м медицинском центре работает, так вот эта комиссия как ни в чем ни бывало продолжает свою деятельность и контроля над ней нет никакой. Поэтому давайте очень внимательно за этим смотреть и, возможно, к этому делу придется вернуться.
Так вот я тогда просто для примера, для того, чтобы показать, как это делается, вполне демонстративно написал письмо одному из членов Верховного суда и очень призывал тех, кто, например, читает мои блоги, поступить таким же образом. Надо сказать, что, вот, например, Высший Арбитражный суд РФ высказался достаточно ясно. достаточно отчетливо на эту тему. Правда, это были не отдельные судьи, а Арбитражный суд в целом. Они сказали о том, что они против этого расформирования, что они считают, что как-то все эти проблемы, связанные с переездом из Москвы в Питер высших российских судов, должны решаться каким-то другим способом.
Другое дело, между прочим, давайте с вами отдадим себе в этом отчет, что за всеми этими разговорами не следует терять основу всех этих событий – а, собственно, с чего вдруг судьям высших российских судов нужно организовывать какое-то отдельное специальное, например, медицинское или бытовое обслуживание? У них что, зарплаты маленькие? Они что, не взрослые люди, они не могут сами себя обеспечить, у них как-то нет двух рук, двух ног, они не могут сами дойти до той клиники, которая им нужна? Если они считают, что они зарабатывают недостаточно, ну, пусть требуют повышения своих зарплат. Ничего особенного. Пусть обращаются в правительство, в Государственную Думу и требуют предусмотреть в государственном бюджете РФ увеличения финансирования, повышения доходов членов Верховного и Высшего Арбитражного суда, мотивируя это ровно тем, что они не могут нормальным образом обеспечить себе качественное медицинское обслуживание. Имеют право как любые другие работники, имеют право требовать повышения своих зарплат.
А где сказано, что нужно им какой-то отдельный устраивать бриллиантовый заповедник и выстраивать решетку для того, чтобы никто как-то до них не добрался? Про это тоже давайте не забудем.
Но что нам сейчас важно? Важна вот эта ситуация, что вот это персональное давление немедленно оказалось достаточно эффективно.
Другая история, кстати, тоже про Питер. Может быть, вы читали, да и я, может быть, по-моему, здесь рассказывал о том, что мне пришлось участвовать в одном суде в Санкт-Петербурге по поводу президентских выборов. По моей жалобе, которую я подал уполномоченному по правам человека Российской Федерации, был подан иск и произошло судебное заседание в Санкт-Петербурге о том, что одна из ТИКов, территориальных избирательных комиссий в Санкт-Петербурге отказалась, на минуточку, предоставить документы, которые были затребованы уполномоченным по правам человека РФ. Это были документы о том, почему в Санкт-Петербурге на территории вот этой избирательной комиссии произошло чудовищное, совершенно несусветного размера так называемое инвалидное голосование (люди голосовали дома). На мой взгляд, это прямое указание на фальсификацию выборов.
Так вот. В оставшиеся 30 секунд еще успею это сказать. Суд этот продолжается. Но я видел в суде вот этого самого председателя этой территориальной избирательной комиссии. Я должен вам сказать, что этот человек в тот момент, когда он оказался перед судом, в тот момент, когда выяснилось, что он сейчас лично будет объясняться на эту тему, проклял все на свете. И этот человек вспомнил все – он вспомнил все, что он сделал в этом своем ТИКе, и он, я думаю, в этот момент много успел передумать разных важных дум относительно того, что он сделал, и относительно того, что он будет делать дальше. Давайте я продолжу этот разговор после новостей через 3-4 минуты в программе «Суть событий» во второй ее половине – там я по-прежнему буду ведущим. Меня зовут Сергей Пархоменко, пожалуйста, не удаляйтесь от ваших радиоприемников. Новости.
НОВОСТИ
С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве, это вторая половина программы «Суть событий», я – Сергей Пархоменко. Номер для SMS-сообщений +7 985 970-45-45. Номер для телефонных звонков +7 495 363-36-59, через некоторое время я надеюсь его включить. Сайт echo.msk.ru, заходите, там кардиограмма прямого эфира и там тоже возможность отправлять сюда ко мне всякие сообщения на экран, и можно, кстати, смотреть на прямую видеотрансляцию из студии «Эха Москвы».
Мы с вами говорили о персональной ответственности, к которой мы с вами должны призвать тех, кто организует в последнее время разного рода политические демарши, предназначенные для того, чтобы стравить политическое меньшинство и политическое большинство в России для того, чтобы создать видимость сплочения наиболее консервативной части российского общества вокруг нынешнего политического руководства и обеспечить его дальнейшее сохранение у власти.
Мы с вами говорили о том, что очень полезно, когда эти люди видят свои лица и слышат свои имена, когда приходится отвечать за то, что происходит. Один из примеров – история с питерской больницей. Другой для меня пример – это вот этот суд. Меня тут просят назвать конкретный суд, где произошло это важное, например, для меня событие, это был Красногвардейский районный суд Санкт-Петербурга, он находится в районе Охты, вот в том самом районе, который стал знаменитым из-за несостоявшейся газпромовской кукурузины. Мне, кстати, там местные жители показали это место – до сих пор гигантская территория огорожена огромным забором. Так что на эту тему тоже особенно расслабляться не надо – я чувствую, что рано или поздно это все возникнет сначала, и рано или поздно на этой территории, все-таки, попытаются возвести что-нибудь несусветное. Вот, собственно, в тех краях и происходили эти события. Председатель тамошнего ТИКа все на свете проклял, оказавшись в суде, и как-то в очередной раз я убедился: вот, как хорошо, когда речь заходит о конкретном человеке. Ведь, это те самые люди, которые, собственно, и организовывали эти нарушения на выборах и вдруг они с ужасом поняли, что, возможно, им самим придется за это отвечать. Не знаю, как кончится этот суд. Наверное, он кончится тем, что как-нибудь они от ответственности ускользнут, потому что несомненно российская судебная система – это часть политической машины сегодня в России, что бы ни говорили ее представители и здесь в эфире «Эха Москвы» (некоторое время назад один из них сидел, вы слышали). И понятно, что они своих, так сказать, подельников будут защищать до последнего, самые разные виды этих самых подельников.
А вот вам еще один случай, в сущности, того же самого, история о персональной ответственности, о кампании персонального гражданского давления на людей, которые несут ответственность за политические злоупотребления, а в конечном итоге и за злоупотребления в их первоначальном смысле.
Давайте вспомним, например, что происходит с Олимпиадой. Вы видели эти совершенно комические сцены, произошедшие на этой неделе, как господин Путин ревизовал олимпийские стройки. Это, конечно, выглядит все совершенно грандиозно.
Так вот еще один такой случай – это, как ни странно, история с индустрией поддельных диссертаций. Действительно, целая огромная машина работает на это. У нас сохранились от старых времен такие представления, что вот благородному джентльмену, который заседает в Государственной Думе или который является каким-нибудь важным чиновником, или который даже является каким-нибудь важным военачальником, и военная среда тоже затронута этой гнилью... Ну, особенно много таких среди депутатов и среди чиновников администрации. Причем, депутатов самых разных уровней. Так вот этим людям полагается иметь ученую степень. Ну и всяким богатым людям тоже полагается иметь ученую степень, всяким важным председателям всяких крупных корпораций – они как-то тоже очень любят иметь какую-нибудь ученую степень. Ну а раз есть спрос, появляется и предложение. И есть целая индустрия, целые такие заводы по производству фальшивых диссертаций под ключ. Причем, заказчику предъявляется не только сам текст диссертации, что относительно несложно, но и весь окружающий гарнир. Например, научные публикации в научных журналах, всякие отзывы, всякие ссылки, всякое то, всякое сё. В общем, создается такая, комплексная картина, как будто б мы имеем дело с большим ученым.
И вот, собственно, всему этому не скажу еще, к сожалению, что приходит конец (пока не приходит), но, во всяком случае, первое какое-то важное вторжение туда состоялось. Работала комиссия, надо здесь отметить очень, я бы сказал, решительную и мужественную работу, которую ведут некоторые высокопоставленные чиновники Министерства науки – тут ничего, собственно, не скажешь и к ним не придерешься. Они привлекли некоторое количество авторитетных ученых, настоящих ученых с не купленными диссертациями. И, вот, первый удар пришелся по учебному заведению, которое называется МПГУ – это один из Московских педагогических университетов (их вообще несколько существует). Там вот был такой диссертационный центр, который производил эти поддельные диссертации просто тоннами. Теперь об этом можно говорить прямо, совершенно уверенно, потому что проанализировано значительное количество диссертаций и, собственно, был обнаружен в них один и тот же комплекс проблем. И я думаю, что на следующей уже неделе произойдет очень важный акт, первые полтора десятка человек лишатся своих ученых степеней, потому что их диссертации признаны поддельными. Среди них есть, надо сказать, достаточно заметные люди. На очереди там еще десятка 2 диссертаций, которые там же, в этом же МПГУ были, так сказать, защищены, а, на самом деле, просто заказаны и оплачены.
И дальше эта штука будет иметь продолжение. Очень важное продолжение. Дело же не в том, чтобы найти фальшивую диссертацию, а дело в том, чтобы выработать методику достаточно простую, достаточно формализуемую, воспроизводимую систему, такой комплекс рекомендаций, пользуясь которыми, можно отличить настоящую диссертацию от вот такой поддельной, покупной. И главным результатом этой комиссии, если я правильно понимаю, должно стать именно появление вот этой методики.
Тут, ведь, не ограничишься просто сличением двух текстов на предмет плагиата. На самом деле, действительно, ведь, надо смотреть и на научные публикации, которые обязан иметь человек, который претендует на ученую степень, были ли эти публикации, какие они были, где они, собственно, состоялись, можем ли мы им доверять или это какая-то подделка. Ну а потом можно двигаться дальше – можно уже внедряться, что называется, в содержание этого.
Потому что тут, ведь, есть одна проблема. Невозможно сегодня уличить человека в том, что он подал и как будто бы защитил бессмысленную диссертацию. Я даже не говорю, плохую. Бессмысленную, идиотскую. Если она отвечает некоторым формальным критериям, ну, значит, она правильная, значит, это лежит, что называется, на совести тех, кто это утвердил. А по закону придраться здесь невозможно. Одно дело, когда продукт невкусный – ну, это вещь не подсудная. А другое дело, когда продукт тухлый – ну, вот тут можно обратиться к его производителю. Вот, примерно так же и с этими самыми диссертациями.
Мне самому пришлось в последнее время посмотреть на некоторые диссертации некоторых наших депутатов и сенаторов. Я специально этим занялся. Там совершенно поразительные бывают случаи, когда человек заканчивает, скажем, университет по одной, какой-нибудь технической специальности, а потом вдруг защищает диссертацию по специальности совершенно из другой отрасли науки и вдруг становится то каким-нибудь гуманитарием, то вдруг экономистом, то историком, то каким-нибудь медиком, там, физиологом. Каких только удивительных случаев там нет.
И вот, понимаете, есть ситуации и такие, и сякие. Есть вещи, от которых прямо разит, вот от этих текстов разит тем, что они краденые, что их можно подвергнуть сличению с другими текстами, можно изучить публикации, можно изучить библиографию и найти формальные признаки. А есть другие диссертации, про которые ты понимаешь, что это чушь собачья, ты понимаешь, что это абсолютно бессмысленная вещь, ты понимаешь, что, скорее всего, это сделали абсолютно другие люди, просто нанятые. Но формально она есть, она сделана. То есть над этим нужно работать дальше, то есть нужно систему вот этого выявления этих фальшивых диссертаций продвигать. Пока суть да дело, будем раздиссертачивать тех, которые очевидны – их достаточно, чаще всего, скажу вам, это диссертации в сфере чего-нибудь хозяйственно-экономического. Вот это вот совершенно, что называется, любо-дорого смотреть. То, что связано с так называемым обществоведением, то, что связано с социальными науками, то, что связано даже не с экономикой, а, я бы сказал, таким, экономическим управлением, маркетингом и так далее, и так далее. Это вот вещи, которые... Ну, в них очень трудно вычленить какие-то конкретные научные обстоятельства. Как говорил Райкин, непонятно, чего и сколько в них. Поэтому вот можно отделаться какими-то словами, можно отделаться разнообразным трепом и считается, что такую диссертацию подделать гораздо проще и, соответственно, она и обходится дешевле, и, соответственно, желающий получить ученую степень... Ведь, все равно же, на самом деле, в какой области ученая степень. Желающий получить ученую степень, вот, он чаще всего предпочитает такие вещи. Я думаю, что будет очень много в ближайшее время таких скандалов, и постепенно это давление будет развиваться.
Почему я сейчас об этом говорю? Потому что это тоже персональное давление. Потому что этот сенатор или этот депутат должен понимать, что его в любую секунду за шиворот выдернут из стаи и предъявят ему то, что он успел наделать, мокнут его носом в то самое дерьмо, которое он вокруг себя развез. И ничто, что называется, его не спасет, ничто его не остановит, никакая принадлежность к клану, никакая принадлежность к начальству, ничего такого.
Так что я думаю, что мы с вами в ближайшее время будем видеть много таких ситуаций и много раз это будет повторяться снова и снова, и снова мы будем с вами говорить о том, что «Нет, не нужно сейчас с возмущением говорить о власти вообще, о парламенте вообще, о Думе вообще, о правительстве вообще, об администрации вообще, о «Единой России» вообще. Давайте вытаскивать оттуда конкретных людей с фамилиями, с именами и с лицами».
Вот это вещь, на мой взгляд, чрезвычайно принципиальная, так же принципиальная, как и то, что, ведь, и встречное давление, которое мы получаем, оно тоже носит вот такой совершенно персональный характер. И здесь государство не стесняется... Это я говорю для тех, кто станет обвинять меня в том, что я как-то бесчеловечен, что «ну, все-таки, живые люди, у них, все-таки, семьи, как-то, все-таки, вот, не хорошо, ну что ж вы там пристаете? у него мама есть, мама его беспокоится, дети его огорчаются» и так далее. Ну хорошо, давайте вспомним, как действует сегодня против оппонентов власть, как действует, используя все возможности силовых органов, спецслужб и так далее, и так далее. Давайте вспомним, что произошло просто вчера, когда рано утром раздался звонок в дверь и люди вошли в квартиру Владимира Ашуркова, человека, который работает вместе с Алексеем Навальным, который является членом Координационного совета. И у него в квартире был произведен обыск самым что ни на есть варварским способом с переворачиванием всего вверх дном, с копанием аж прямо в аптечке с витаминами, с изъятием всего, чего только можно, компьютеров, всей техники, телефонов, всего на свете под заведомо демонстративно выдуманным предлогом. Ведь, Ашуркову заявили, что этот обыск в рамках дела о финансовых злоупотреблениях в партии СПС.
Должен вам сказать, что я, например, познакомился с Владимиром Ашурковым чуть больше года тому назад в самом конце 2011 года. Впервые мы с ним встретились. Он тогда еще работал в компании «Альфа» и вообще не представлял себе, что он когда-нибудь будет вот таким образом профессионально работать в каких-то организациях, связанных с гражданской деятельностью, с антикоррупционной деятельностью и так далее, и так далее.
Вот, он тогда был абсолютно новичком. Это было совсем недавно, конец 2011 года. Разумеется, он не имел отношения ни к каким политическим партиям, ни к какой политической деятельности. И вещи, которые формально ему сегодня предъявляют, произошли вообще за несколько лет до его, так сказать, политического рождения – он тогда занимался совершенно другим, работал в совершенно другой сфере, у него был абсолютно другой круг общения и все это полный абсурд.
Но что называется, фирма не останавливается перед расходами. Силовые органы и спецслужбы не стесняются в средствах и в возможностях. У них есть такая формальная возможность, и они суют свой нос. Им интересно, им хочется полюбопытствовать, а что это, интересно, за человек, что у него там есть такого про Координационный совет? Он, вроде, член такой финансово-бюджетной комиссии внутри Координационного совета. Звучит это очень громко (финансово-бюджетная комиссия), а, на самом деле, это просто те люди, которые взяли на себя труд собирать со всех членов Координационного совета ежемесячные взносы и определять, на что их лучше потратить, на какие текущие нужды? Вот, один из них – Ашурков.
«Ага! Значит, он там в Координационном совете какими-то деньгами ворочает туда-сюда, значит, он что-то такое знает, кто сколько за что куда платит, на что эти деньги идут. А ну давай мы посмотрим. А еще давайте мы посмотрим на то, что происходит у Навального. Ведь, он же формально является исполнительным директором Навальновского антикоррупционного фонда». И вот человека переворачивают совершенно вверх дном.
В этой ситуации, конечно, мы все должны с вами высказать ему свою солидарность и поддержку, мы должны сказать ему, что... Знаете, как говорят французы, Derrière, «мы у тебя за спиной стоим».
Да, но, конечно, это очень тяжело. Конечно, психологически это очень сложно перенести, очень сложно с этим смириться, что кто-то вот таким образом может к тебе вломиться и вывернуть все вверх ногами, и сунуть свой нос вообще в каждую твою строчку, в каждое твое письмо, в каждую записочку, которую он найдет у тебя дома.
Так что не надо разговаривать, знаете, про то, что «вот, нехорошо к живым людям приставать, нехорошо обращаться к конкретному человеку, у которого есть семья, мама, папа, дети, работа». Да, вот такая у него работа. Такая подлая у него работа обеспечивать собою эту власть, голосовать за эти законы или судить невинных, и так далее, и так далее.
Вот. У меня спрашивают «Ваша передача на правах рекламы?» Да, моя передача на правах рекламы, я рекламирую свободу. Вот, знаете, такая у меня удивительная оказалась должность. Я рекламирую свободу и гражданские права, а также ответственность каждого из нас с вами за то, что с нашими гражданскими правами происходит. Вот так вот и рекламирую, уважаемый... Как? Как зовут человека, который мне это прислал? Не подписался. Ну, понятно, что не подписался. Такие люди, собственно, и не подписываются – им страшно.
А теперь давайте поговорим с теми, кому не страшно услышать себя в эфире. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Вот тут есть какой-то человек, который 2318 раз позвонил на «Эхо Москвы». Простите, я думаю, вам уже хватит. Отключаю. 363-36-59, перед этим код 495, и вы в прямом эфире и можете вполне свободно обсудить любую тему, которая кажется вам сегодня правильной, в том числе, может быть, и то, что связано с Олимпиадой, или то, что связано с этим самым прямым гражданским давлением, о котором я говорил.
Ну вот, например, позвонил нам человек, кажется, из Москвы, судя по тому, что код 499. Здравствуйте, вы в прямом эфире. Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Меня зовут Михаил.
С.ПАРХОМЕНКО: Да? Откуда вы звоните? Из Москвы же, я правильно понимаю?
СЛУШАТЕЛЬ: Да, конечно, конечно. Еду в машине сейчас. Я что хотел сказать? Что, вот, знаете, мы все читали про сталинские времена. Как же Сталин мог такой террор навести при том, что люди же жили. Что же, они не могли ничего сделать? Неужели, они не могли там... Ну, неужели никто-никто никак? А мы сейчас живем в точно такое же время. И у меня ощущение полной беспомощности, что творится бог знает что в стране, и никто ничего.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну как же ничего? Михаил, подождите-подождите-подождите. Вот, насчет «никто ничего» я теперь уже с вами не согласен. Прошло какое-то время... Вы знаете, у меня сложилось такое впечатление, что мы за последние там, скажем, полтора года немножко переборщили с вниманием к... Вы сейчас удивитесь тому, что я говорю. С вниманием к многотысячным уличным демонстрациям. Это был очень яркий, очень жаркий, очень страстный, очень впечатляющий, очень красивый процесс, как развивались эти большие уличные события и так далее, и так далее. Потом они пошли, вроде, на спад. Потом в последнее время, смотрите, снова 13 января огромное количество людей вышло на улицы.
Но несмотря на это, я сказал бы, что мы немножко много об этом говорим, немножко много об этом думаем, потому что сегодня совсем не только это это что-то, что мы можем делать. У меня вообще такое впечатление, что любая гражданская активность сегодня, любая, в том числе и, может быть, даже не связанная напрямую с политикой или какой-то политической риторикой, приводит к тому же самому очень благотворному эффекту. Люди просыпаются, люди начинают интересоваться, люди углубляются в эту тематику, люди начинают понимать, что это их касается, что от этого напрямую зависит их жизнь. Все равно пытаются ли они создать политическую партию, собирают ли они кого-то на политический пикет или что-нибудь вроде этого, или они как, вот, Андрей Ходорченков на «Эхе Москвы» организуют библиотеку для слабовидящих детей. Это все имеет одно и то же очень важное значение подъема гражданской активности. Вот. Так что насчет «ничего» вы зря, Михаил – я тут с вами не согласен. Возможностей много.
СЛУШАТЕЛЬ: Тем не менее, людей вышло на улицы катастрофически мало.
С.ПАРХОМЕНКО: А потому что, знаете, есть люди, которые на улицу не вышли, а дело свое сделали, или позицию свою изменили. Я очень хотел бы, чтобы однажды на улицах Москвы собралось колоссальное количество людей. И я, действительно, согласен с теми моими коллегами, которые говорят «Однажды на улицы Москвы выйдет полмиллиона или миллион, и на этом будет поставлена точка». Да, действительно, в конечном итоге так оно и случится. Но пока это созревает, пока мы движемся к этому, нам с вами сильно есть, чем заняться, и возможностей этих занятий у нас с вами чрезвычайно много. Спасибо большое, Михаил.
363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Вот, я надеялся, что из Питера кто-нибудь позвонит, как-то давно никого не было. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну, не знаю. Не знаю, кого, ну, вот, например, такой звонок. Да, я слушаю вас, алло?
СЛУШАТЕЛЬ: Алло?
С.ПАРХОМЕНКО: Алло? Нет, чего-то сорвалось. Простите, пожалуйста. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну, вот, вроде человек, который звонит нам первый раз. Да, я слушаю вас, алло? Алло?
СЛУШАТЕЛЬ: Алло, добрый день.
С.ПАРХОМЕНКО: Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Ой, добрый вечер, извините. Дмитрий, город-герой Волгоград.
С.ПАРХОМЕНКО: Да. О! Город-герой Волгоград! Как хорошо, что, все-таки, Волгоград, а не Сталинград. Что вы думаете о том, что про вас говорят, что вы, будто бы, хотите переименовать ваш город в Сталинград? Вы сами хотите?
СЛУШАТЕЛЬ: Нет, такого желания нет. Действительно, город Сталинград – наименование героическое. Но все дело в том, что те затраты бюджетные, которые уйдут на переименование города и на все остальное, лучше затратить на те же дороги, на все остальное.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, это несомненно так. Люди, которые были в последнее время в Волгограде, говорят, что не в самом лучшем состоянии город, правда же? Так это?
СЛУШАТЕЛЬ: К сожалению. Из других регионов говорят «Такое чувство, что у вас Сталинградская битва продолжается до сих пор».
С.ПАРХОМЕНКО: Да. И ничего важнее, будто бы, нет этого переименования для города.
СЛУШАТЕЛЬ: Согласен. Закупка в больницы, непосредственная помощь (оказание) малоимущим, социальная помощь. Вот, вы правильно разговаривали с предыдущим слушателем, с Михаилом о том, что... Я, к сожалению, не запомнил имени. Библиотеку сделал для слабовидящих детей.
С.ПАРХОМЕНКО: Ходорченков Андрей. Ну, он еще не сделал, эта работа только началась, но вот мне очень нравится его проект – я как-то с удовольствием лишний раз о нем говорю в эфире.
СЛУШАТЕЛЬ: Вот, я здесь с вами полностью согласен. И единственное, чего хотелось бы добавить, что вы правильно говорите о том, что гражданская инициатива – она не только в выходе на улицу. Потому что любая цель, любое движение должно приводить конкретно к какой-то определенной цели.
С.ПАРХОМЕНКО: А вы, простите, чем вообще в жизни занимаетесь? Вы кто по профессии?
СЛУШАТЕЛЬ: Я – юрист.
С.ПАРХОМЕНКО: Юрист. А-а. Ну, понятно, что вы такой подкованный. Конечно.
СЛУШАТЕЛЬ: Я просто еще что хотел озвучить? Вы правильно сказали, гражданские инициативы могут быть разные, начиная от того, что помощь людям. Не важно, в какой форме это будет выглядеть, будет это выглядеть как, вот, вы говорите, библиотека, либо это будет иная какая-то форма. Но это все равно уже идет проявление гражданской инициативы.
С.ПАРХОМЕНКО: Да. Согласен с вами. Спасибо вам большое. Ну, видите, вот после долгого перерыва я, все-таки, вернулся к практике телефонных разговоров, надеюсь ее продолжить и в следующих моих программах, потому что, как видите, разумные люди звонят, разумные вещи говорят, разумные вопросы задают и это мне самому очень приятно.
Ну, собственно, вот и все. Давайте теперь приступим к обсуждению того, что стоит обсуждать. Я предыдущую свою программу прервал буквально на полуслове, сказав, что давайте в следующий раз продолжим. А прервал я ее вот на чем. На том, что нам с вами, несомненно, абсолютно осознанно навязывают повестку дня, говоря научным языком. Ну, грубо говоря, навязывают темы для обсуждения. Несколько на этой неделе довольно ярких и, на мой взгляд, совершенно справедливых публицистических текстов на этот счет вышло. Писала об этом Юлия Латынина – почитайте в «Новой газете» и на «Эхе» тоже ее текст можно найти. Писала об этом Ксения Собчак, кстати, очень хорошо, буквально сегодня, что ли, я видел ее небольшой такой комментарий по поводу того, что раз за разом как-то нас с вами намеренно совершенно изматывают разного рода искусственными событиями, предъявляя нам некие проблемы на обсуждение, которые просто не могут не вызвать возмущения. И, вот... Ну что же? Нельзя же молчать по такому поводу. Ну вот там последний пример – это история с Волгоградом-Сталинградом, очень лживая, очень такая, я бы сказал, искусственная, когда бесконечно путаются в показаниях люди, которые это затевают. Сидела одна совершенно сногсшибательная дама на телеканале «Дождь», которая как-то никак не могла объяснить, собственно, что это такое, что весь народ вдруг захотел. Кто такой в точности этот весь народ и что это за опросы они там провели, что это за референдум и так далее.
Но понятно, что это вот такая наживка, на которую, действительно, поразительным образом (ну, это очень объяснимо) разумные люди и люди с какими-то принципами, с идеалами, со сложившейся жизненной позицией и точкой зрения не могут не ответить. Ну, действительно, если вот такое вот готовится, я бы сказал, такая контрреабилитация. Мне много приходилось слышать в последнее время этих аргументов по поводу всякого вот этого вот возрождения сталинской идеи, и начиная от того, что это просто вот такой намеренный политический заговор, чтобы завтра сказать нам всем «Ну, смотрите, вы как-то выступаете против президента Путина и какого-то его ближайшего окружения, а они еще по сравнению со всем этим народишком, поглядите, какие разумные. Посмотрите, только они и могут вас спасти, только они и отменяют вот это вот ужасное. А народ-то – он хочет, на самом деле, возвращения сталинизма, реабилитации Сталина, опять засунуть его в Мавзолей, опять попереименовать все вокруг его именами, а, главное, опять вернуть его методы, его тактику, его стратегию, его ценности, его жестокость и всякое такое». Вот, есть на одном конце такая идея, а на другом конце просто такое, вполне простодушное и убежденное такое «Ну а что, суда ж не было, никто ж Сталина не судил. Чего вы, собственно?» А то, что прошли сотни тысяч еще в советское время, прошли сотни тысяч судебных разбирательств, в результате которых люди были реабилитированы, это что? Каждый из них – это суд над Сталиным, каждый из них – это приговор и обвинение Сталину, каждый из этих безвинно погубленных в лагерях людей, а людей этих были миллионы и сотни тысяч были реабилитированы. А еще какое количество осталось так и не реабилитированными, до которых вот эта еще советская судебная машина, что называется, не добралась и потом уже, многие годы спустя, их дети собирали по разным архивам, собирали документы и добивались реабилитации.
Вот вам пример такого вот искусственного, совершенно на голом месте родившегося сюжета, который нам с вами подкладывают, а перед этим много таких было историй, начиная от закона о преследованиях гомосексуалистов и кончая всеми историями, там я не знаю, и с питерской больницей, и еще совершенно вопиющая вещь с судьбой российских сирот, которых запрещают передавать на усыновление иностранным усыновителям, и так далее, и так далее.
Что мы можем этому противопоставить? – вот был финал моей программы в прошлый раз. Личное давление. Я совершенно не стесняюсь этих слов, и я много раз говорил, что кампания персонального общественного давления на людей, которые виновны в этом, это вещь очень важная. Очень много в последнее время примеров, показывающих что это эффективная очень вещь. Ну, в конце концов, вся история с актом Магнитского – это, собственно, история о кампании персонального давления, о том, что люди вдруг обнаруживают, вот те самые, которые принимают эти решения, те самые, которые вырабатывают эту гнусную повестку дня, те самые, которые предъявляют совершенно омерзительные законопроекты, предназначенные для того, чтобы каким-то образом создать барьер между сегодняшней властью и общественным мнением, между сегодняшней властью и гражданами, между сегодняшней властью и законом... Так вот эти самые люди, собственно, основа их спокойствия и вообще всей жизненной философии заключается в том, что они в стае. Они, собственно, весь мир разделили на 2 вот эти вот, такие, я бы сказал, группы живых существ: там – стадо, а мы – стая.
Вот, они в стае, их не видно, они прячутся за спинами своих вожаков, просто за спинами друг друга, образуя такой какой-то властный клубок, в котором и на разглядишь, а кто тут? А вот тут 400 с лишним депутатов, а вот тут 100 с лишним сенаторов и никто из них в отдельности не виноват. А вот тысячи и тысячи судей, принимающих беззаконные, заведомо противоправные решения, а вот прокуроры и следователи, которые вообще без всякой оглядки на закон работают. И вот как-то ручки-то – вот они, никого не поймаешь.
И вдруг появляется, скажем, так называемый акт Магнитского, который грозит персональным преследованием каждому из них. Понятно, что это все непросто и здесь требуется довольно большая работа. Сегодня (просто чтобы вы отдавали себе отчет), вот, собственно, акт Магнитского в США уже вступил в действие давно, но отсутствует, просто не наполнен – там нет никого, ни одного имени, ни одной фамилии на сегодня, человека в списке людей, которые должны по этому акту Магнитского лишиться доступа к американской территории, а, значит, к своей собственности, к финансовым авуарам и так далее, и так далее, потому что американская государственная юридическая машина относится к этому очень серьезно и серьезно изучает и людей, и их поступки, и их прошлое, и их слова, и их действия, и все на свете. И на самом деле, если кто-то из нас с вами думает, что, вот, собственно, мы теперь в дамках и теперь валом повалят туда все эти и следователи, и судьи, и прокуроры, и государственные деятели, которые нам не нравятся, ничего подобного. Всё это достаточно сложно устроено и требует от нас с вами, на самом деле, очень серьезной работы и очень серьезного такого выявления этих людей. Это мы с вами должны показать на них, это мы с вами должны найти их, это мы с вами должны вызвать их на разговор, это мы с вами должны заставить их комментировать то, что они делают, отвечать за то, что они делают. Мы должны заставлять депутатов разговаривать, а для этого мы должны требовать их к этому ответу. Ну, в прямом смысле ответу, к ответу на вопросы по существу, которые перед ними ставятся, для того чтобы накапливался зримый, ясный и однозначный материал относительно их причастности к этим событиям. Мы же с вами понимаем, что все это не может произойти просто так. Если закон принят, это значит, что парламентское большинство за него проголосовало. Но только проголосовало-то не большинство, а проголосовали живые люди с именами и фамилиями.
Если человек безвинно отправился в тюрьму, это значит, что суд его осудил. Но только не суд его осудил, а судья его осудил, вот этот, абсолютно конкретный, у него есть имя и фамилия.
Мне пришлось несколько дней тому назад быть в одном посольстве одной европейской страны здесь, в Москве, куда приехал с официальным визитом в Россию один высокопоставленный сотрудник Министерства иностранных дел. И вот нескольких журналистов и таки, гражданских активистов пригласили для того, чтобы поговорить с ним и обсудить какие-то текущие вещи по его просьбе. И он сказал совершенно откровенно, он сказал «Ну, конечно, мы знаем о том, что акт Магнитского существует. Ну, конечно, мы знаем, что рано или поздно какая-то из европейских стран должна будет его принять и таким образом распространить его действие на всю европейскую Шенгенскую зону, а лучше, если это будет какой-нибудь из единых европейских органов, если это будет Европарламент, к примеру, который примет этот акт и распространит его действие на Европу. Мы знаем это. Но у нас есть суды, и мы должны принимать это во внимание, что как только акт Магнитского будет распространен на Европу и как только появится первый пострадавший в соответствии с актом Магнитского, первый человек, которого куда-нибудь не впустили, у которого что-нибудь заблокировали, у которого что-нибудь отобрали и который реально понес какой-нибудь ущерб, немедленно будет иск, будет следствие и будет суд. И мы должны будем перед судом доказать, что этот человек оказался в этом списке не случайно, и что мы не просто придрались к какому-то неприятному нам политическому деятелю, а мы наказали реально виновного, виновного в притеснениях граждан, в нарушении гражданских прав, в препятствовании гарантиям демократических свобод или в насилии над личностью, вот таком насилии, которое было проявлено в отношении самого Сергея Магнитского».
Так что относятся к этому достаточно серьезно. Между тем нам с вами предстоит продолжать делать эту работу, И посмотрите, какова была реакция в тех случаях, когда это удавалось. Посмотрите, как истерически реагировали на это те депутаты, чьи лица были выдернуты из вот этой бессмысленной серой массы этой стаи и предъявлены на всеобщее обозрение после голосования по антимагнитскому закону. Посмотрите, какова была реакция тех, к кому напрямую обратились тогда, когда речь зашла о 31-й больнице – я имею в виду администрацию Санкт-Петербурга. Я тогда очень выступал за то, чтобы, в частности, эти вопросы были заданы тем самым людям, из-за которых происходит вся эта история с больницей, то есть судьям. Речь, ведь, шла, если помните, о том, что из Москвы в Петербург переезжает Верховный суд Российской Федерации и Высший Арбитражный суд Российской Федерации. И удивительно, что как-то все разговаривают про это, а они тут, как бы, не причем, как будто бы это их не касается, как будто бы это не для них пытаются закрыть эту 31-ю больницу.
Кстати, я должен вам сказать и я хочу еще раз здесь повторить, что успокаиваться по этому поводу не нужно, и терять бдительность по этому поводу не нужно. Уже дважды после того, как было заявлено первоначально о том, что «Нет-нет, что вы, что вы, никто не собирается закрывать никакую больницу», уже дважды выяснялось, что техническая вот эта комиссия, которая занимается переселением этого медицинского центра и таким, я бы сказал, рассеиванием той врачебной команды уникальной, которая в этом 31-м медицинском центре работает, так вот эта комиссия как ни в чем ни бывало продолжает свою деятельность и контроля над ней нет никакой. Поэтому давайте очень внимательно за этим смотреть и, возможно, к этому делу придется вернуться.
Так вот я тогда просто для примера, для того, чтобы показать, как это делается, вполне демонстративно написал письмо одному из членов Верховного суда и очень призывал тех, кто, например, читает мои блоги, поступить таким же образом. Надо сказать, что, вот, например, Высший Арбитражный суд РФ высказался достаточно ясно. достаточно отчетливо на эту тему. Правда, это были не отдельные судьи, а Арбитражный суд в целом. Они сказали о том, что они против этого расформирования, что они считают, что как-то все эти проблемы, связанные с переездом из Москвы в Питер высших российских судов, должны решаться каким-то другим способом.
Другое дело, между прочим, давайте с вами отдадим себе в этом отчет, что за всеми этими разговорами не следует терять основу всех этих событий – а, собственно, с чего вдруг судьям высших российских судов нужно организовывать какое-то отдельное специальное, например, медицинское или бытовое обслуживание? У них что, зарплаты маленькие? Они что, не взрослые люди, они не могут сами себя обеспечить, у них как-то нет двух рук, двух ног, они не могут сами дойти до той клиники, которая им нужна? Если они считают, что они зарабатывают недостаточно, ну, пусть требуют повышения своих зарплат. Ничего особенного. Пусть обращаются в правительство, в Государственную Думу и требуют предусмотреть в государственном бюджете РФ увеличения финансирования, повышения доходов членов Верховного и Высшего Арбитражного суда, мотивируя это ровно тем, что они не могут нормальным образом обеспечить себе качественное медицинское обслуживание. Имеют право как любые другие работники, имеют право требовать повышения своих зарплат.
А где сказано, что нужно им какой-то отдельный устраивать бриллиантовый заповедник и выстраивать решетку для того, чтобы никто как-то до них не добрался? Про это тоже давайте не забудем.
Но что нам сейчас важно? Важна вот эта ситуация, что вот это персональное давление немедленно оказалось достаточно эффективно.
Другая история, кстати, тоже про Питер. Может быть, вы читали, да и я, может быть, по-моему, здесь рассказывал о том, что мне пришлось участвовать в одном суде в Санкт-Петербурге по поводу президентских выборов. По моей жалобе, которую я подал уполномоченному по правам человека Российской Федерации, был подан иск и произошло судебное заседание в Санкт-Петербурге о том, что одна из ТИКов, территориальных избирательных комиссий в Санкт-Петербурге отказалась, на минуточку, предоставить документы, которые были затребованы уполномоченным по правам человека РФ. Это были документы о том, почему в Санкт-Петербурге на территории вот этой избирательной комиссии произошло чудовищное, совершенно несусветного размера так называемое инвалидное голосование (люди голосовали дома). На мой взгляд, это прямое указание на фальсификацию выборов.
Так вот. В оставшиеся 30 секунд еще успею это сказать. Суд этот продолжается. Но я видел в суде вот этого самого председателя этой территориальной избирательной комиссии. Я должен вам сказать, что этот человек в тот момент, когда он оказался перед судом, в тот момент, когда выяснилось, что он сейчас лично будет объясняться на эту тему, проклял все на свете. И этот человек вспомнил все – он вспомнил все, что он сделал в этом своем ТИКе, и он, я думаю, в этот момент много успел передумать разных важных дум относительно того, что он сделал, и относительно того, что он будет делать дальше. Давайте я продолжу этот разговор после новостей через 3-4 минуты в программе «Суть событий» во второй ее половине – там я по-прежнему буду ведущим. Меня зовут Сергей Пархоменко, пожалуйста, не удаляйтесь от ваших радиоприемников. Новости.
НОВОСТИ
С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве, это вторая половина программы «Суть событий», я – Сергей Пархоменко. Номер для SMS-сообщений +7 985 970-45-45. Номер для телефонных звонков +7 495 363-36-59, через некоторое время я надеюсь его включить. Сайт echo.msk.ru, заходите, там кардиограмма прямого эфира и там тоже возможность отправлять сюда ко мне всякие сообщения на экран, и можно, кстати, смотреть на прямую видеотрансляцию из студии «Эха Москвы».
Мы с вами говорили о персональной ответственности, к которой мы с вами должны призвать тех, кто организует в последнее время разного рода политические демарши, предназначенные для того, чтобы стравить политическое меньшинство и политическое большинство в России для того, чтобы создать видимость сплочения наиболее консервативной части российского общества вокруг нынешнего политического руководства и обеспечить его дальнейшее сохранение у власти.
Мы с вами говорили о том, что очень полезно, когда эти люди видят свои лица и слышат свои имена, когда приходится отвечать за то, что происходит. Один из примеров – история с питерской больницей. Другой для меня пример – это вот этот суд. Меня тут просят назвать конкретный суд, где произошло это важное, например, для меня событие, это был Красногвардейский районный суд Санкт-Петербурга, он находится в районе Охты, вот в том самом районе, который стал знаменитым из-за несостоявшейся газпромовской кукурузины. Мне, кстати, там местные жители показали это место – до сих пор гигантская территория огорожена огромным забором. Так что на эту тему тоже особенно расслабляться не надо – я чувствую, что рано или поздно это все возникнет сначала, и рано или поздно на этой территории, все-таки, попытаются возвести что-нибудь несусветное. Вот, собственно, в тех краях и происходили эти события. Председатель тамошнего ТИКа все на свете проклял, оказавшись в суде, и как-то в очередной раз я убедился: вот, как хорошо, когда речь заходит о конкретном человеке. Ведь, это те самые люди, которые, собственно, и организовывали эти нарушения на выборах и вдруг они с ужасом поняли, что, возможно, им самим придется за это отвечать. Не знаю, как кончится этот суд. Наверное, он кончится тем, что как-нибудь они от ответственности ускользнут, потому что несомненно российская судебная система – это часть политической машины сегодня в России, что бы ни говорили ее представители и здесь в эфире «Эха Москвы» (некоторое время назад один из них сидел, вы слышали). И понятно, что они своих, так сказать, подельников будут защищать до последнего, самые разные виды этих самых подельников.
А вот вам еще один случай, в сущности, того же самого, история о персональной ответственности, о кампании персонального гражданского давления на людей, которые несут ответственность за политические злоупотребления, а в конечном итоге и за злоупотребления в их первоначальном смысле.
Давайте вспомним, например, что происходит с Олимпиадой. Вы видели эти совершенно комические сцены, произошедшие на этой неделе, как господин Путин ревизовал олимпийские стройки. Это, конечно, выглядит все совершенно грандиозно.
Так вот еще один такой случай – это, как ни странно, история с индустрией поддельных диссертаций. Действительно, целая огромная машина работает на это. У нас сохранились от старых времен такие представления, что вот благородному джентльмену, который заседает в Государственной Думе или который является каким-нибудь важным чиновником, или который даже является каким-нибудь важным военачальником, и военная среда тоже затронута этой гнилью... Ну, особенно много таких среди депутатов и среди чиновников администрации. Причем, депутатов самых разных уровней. Так вот этим людям полагается иметь ученую степень. Ну и всяким богатым людям тоже полагается иметь ученую степень, всяким важным председателям всяких крупных корпораций – они как-то тоже очень любят иметь какую-нибудь ученую степень. Ну а раз есть спрос, появляется и предложение. И есть целая индустрия, целые такие заводы по производству фальшивых диссертаций под ключ. Причем, заказчику предъявляется не только сам текст диссертации, что относительно несложно, но и весь окружающий гарнир. Например, научные публикации в научных журналах, всякие отзывы, всякие ссылки, всякое то, всякое сё. В общем, создается такая, комплексная картина, как будто б мы имеем дело с большим ученым.
И вот, собственно, всему этому не скажу еще, к сожалению, что приходит конец (пока не приходит), но, во всяком случае, первое какое-то важное вторжение туда состоялось. Работала комиссия, надо здесь отметить очень, я бы сказал, решительную и мужественную работу, которую ведут некоторые высокопоставленные чиновники Министерства науки – тут ничего, собственно, не скажешь и к ним не придерешься. Они привлекли некоторое количество авторитетных ученых, настоящих ученых с не купленными диссертациями. И, вот, первый удар пришелся по учебному заведению, которое называется МПГУ – это один из Московских педагогических университетов (их вообще несколько существует). Там вот был такой диссертационный центр, который производил эти поддельные диссертации просто тоннами. Теперь об этом можно говорить прямо, совершенно уверенно, потому что проанализировано значительное количество диссертаций и, собственно, был обнаружен в них один и тот же комплекс проблем. И я думаю, что на следующей уже неделе произойдет очень важный акт, первые полтора десятка человек лишатся своих ученых степеней, потому что их диссертации признаны поддельными. Среди них есть, надо сказать, достаточно заметные люди. На очереди там еще десятка 2 диссертаций, которые там же, в этом же МПГУ были, так сказать, защищены, а, на самом деле, просто заказаны и оплачены.
И дальше эта штука будет иметь продолжение. Очень важное продолжение. Дело же не в том, чтобы найти фальшивую диссертацию, а дело в том, чтобы выработать методику достаточно простую, достаточно формализуемую, воспроизводимую систему, такой комплекс рекомендаций, пользуясь которыми, можно отличить настоящую диссертацию от вот такой поддельной, покупной. И главным результатом этой комиссии, если я правильно понимаю, должно стать именно появление вот этой методики.
Тут, ведь, не ограничишься просто сличением двух текстов на предмет плагиата. На самом деле, действительно, ведь, надо смотреть и на научные публикации, которые обязан иметь человек, который претендует на ученую степень, были ли эти публикации, какие они были, где они, собственно, состоялись, можем ли мы им доверять или это какая-то подделка. Ну а потом можно двигаться дальше – можно уже внедряться, что называется, в содержание этого.
Потому что тут, ведь, есть одна проблема. Невозможно сегодня уличить человека в том, что он подал и как будто бы защитил бессмысленную диссертацию. Я даже не говорю, плохую. Бессмысленную, идиотскую. Если она отвечает некоторым формальным критериям, ну, значит, она правильная, значит, это лежит, что называется, на совести тех, кто это утвердил. А по закону придраться здесь невозможно. Одно дело, когда продукт невкусный – ну, это вещь не подсудная. А другое дело, когда продукт тухлый – ну, вот тут можно обратиться к его производителю. Вот, примерно так же и с этими самыми диссертациями.
Мне самому пришлось в последнее время посмотреть на некоторые диссертации некоторых наших депутатов и сенаторов. Я специально этим занялся. Там совершенно поразительные бывают случаи, когда человек заканчивает, скажем, университет по одной, какой-нибудь технической специальности, а потом вдруг защищает диссертацию по специальности совершенно из другой отрасли науки и вдруг становится то каким-нибудь гуманитарием, то вдруг экономистом, то историком, то каким-нибудь медиком, там, физиологом. Каких только удивительных случаев там нет.
И вот, понимаете, есть ситуации и такие, и сякие. Есть вещи, от которых прямо разит, вот от этих текстов разит тем, что они краденые, что их можно подвергнуть сличению с другими текстами, можно изучить публикации, можно изучить библиографию и найти формальные признаки. А есть другие диссертации, про которые ты понимаешь, что это чушь собачья, ты понимаешь, что это абсолютно бессмысленная вещь, ты понимаешь, что, скорее всего, это сделали абсолютно другие люди, просто нанятые. Но формально она есть, она сделана. То есть над этим нужно работать дальше, то есть нужно систему вот этого выявления этих фальшивых диссертаций продвигать. Пока суть да дело, будем раздиссертачивать тех, которые очевидны – их достаточно, чаще всего, скажу вам, это диссертации в сфере чего-нибудь хозяйственно-экономического. Вот это вот совершенно, что называется, любо-дорого смотреть. То, что связано с так называемым обществоведением, то, что связано с социальными науками, то, что связано даже не с экономикой, а, я бы сказал, таким, экономическим управлением, маркетингом и так далее, и так далее. Это вот вещи, которые... Ну, в них очень трудно вычленить какие-то конкретные научные обстоятельства. Как говорил Райкин, непонятно, чего и сколько в них. Поэтому вот можно отделаться какими-то словами, можно отделаться разнообразным трепом и считается, что такую диссертацию подделать гораздо проще и, соответственно, она и обходится дешевле, и, соответственно, желающий получить ученую степень... Ведь, все равно же, на самом деле, в какой области ученая степень. Желающий получить ученую степень, вот, он чаще всего предпочитает такие вещи. Я думаю, что будет очень много в ближайшее время таких скандалов, и постепенно это давление будет развиваться.
Почему я сейчас об этом говорю? Потому что это тоже персональное давление. Потому что этот сенатор или этот депутат должен понимать, что его в любую секунду за шиворот выдернут из стаи и предъявят ему то, что он успел наделать, мокнут его носом в то самое дерьмо, которое он вокруг себя развез. И ничто, что называется, его не спасет, ничто его не остановит, никакая принадлежность к клану, никакая принадлежность к начальству, ничего такого.
Так что я думаю, что мы с вами в ближайшее время будем видеть много таких ситуаций и много раз это будет повторяться снова и снова, и снова мы будем с вами говорить о том, что «Нет, не нужно сейчас с возмущением говорить о власти вообще, о парламенте вообще, о Думе вообще, о правительстве вообще, об администрации вообще, о «Единой России» вообще. Давайте вытаскивать оттуда конкретных людей с фамилиями, с именами и с лицами».
Вот это вещь, на мой взгляд, чрезвычайно принципиальная, так же принципиальная, как и то, что, ведь, и встречное давление, которое мы получаем, оно тоже носит вот такой совершенно персональный характер. И здесь государство не стесняется... Это я говорю для тех, кто станет обвинять меня в том, что я как-то бесчеловечен, что «ну, все-таки, живые люди, у них, все-таки, семьи, как-то, все-таки, вот, не хорошо, ну что ж вы там пристаете? у него мама есть, мама его беспокоится, дети его огорчаются» и так далее. Ну хорошо, давайте вспомним, как действует сегодня против оппонентов власть, как действует, используя все возможности силовых органов, спецслужб и так далее, и так далее. Давайте вспомним, что произошло просто вчера, когда рано утром раздался звонок в дверь и люди вошли в квартиру Владимира Ашуркова, человека, который работает вместе с Алексеем Навальным, который является членом Координационного совета. И у него в квартире был произведен обыск самым что ни на есть варварским способом с переворачиванием всего вверх дном, с копанием аж прямо в аптечке с витаминами, с изъятием всего, чего только можно, компьютеров, всей техники, телефонов, всего на свете под заведомо демонстративно выдуманным предлогом. Ведь, Ашуркову заявили, что этот обыск в рамках дела о финансовых злоупотреблениях в партии СПС.
Должен вам сказать, что я, например, познакомился с Владимиром Ашурковым чуть больше года тому назад в самом конце 2011 года. Впервые мы с ним встретились. Он тогда еще работал в компании «Альфа» и вообще не представлял себе, что он когда-нибудь будет вот таким образом профессионально работать в каких-то организациях, связанных с гражданской деятельностью, с антикоррупционной деятельностью и так далее, и так далее.
Вот, он тогда был абсолютно новичком. Это было совсем недавно, конец 2011 года. Разумеется, он не имел отношения ни к каким политическим партиям, ни к какой политической деятельности. И вещи, которые формально ему сегодня предъявляют, произошли вообще за несколько лет до его, так сказать, политического рождения – он тогда занимался совершенно другим, работал в совершенно другой сфере, у него был абсолютно другой круг общения и все это полный абсурд.
Но что называется, фирма не останавливается перед расходами. Силовые органы и спецслужбы не стесняются в средствах и в возможностях. У них есть такая формальная возможность, и они суют свой нос. Им интересно, им хочется полюбопытствовать, а что это, интересно, за человек, что у него там есть такого про Координационный совет? Он, вроде, член такой финансово-бюджетной комиссии внутри Координационного совета. Звучит это очень громко (финансово-бюджетная комиссия), а, на самом деле, это просто те люди, которые взяли на себя труд собирать со всех членов Координационного совета ежемесячные взносы и определять, на что их лучше потратить, на какие текущие нужды? Вот, один из них – Ашурков.
«Ага! Значит, он там в Координационном совете какими-то деньгами ворочает туда-сюда, значит, он что-то такое знает, кто сколько за что куда платит, на что эти деньги идут. А ну давай мы посмотрим. А еще давайте мы посмотрим на то, что происходит у Навального. Ведь, он же формально является исполнительным директором Навальновского антикоррупционного фонда». И вот человека переворачивают совершенно вверх дном.
В этой ситуации, конечно, мы все должны с вами высказать ему свою солидарность и поддержку, мы должны сказать ему, что... Знаете, как говорят французы, Derrière, «мы у тебя за спиной стоим».
Да, но, конечно, это очень тяжело. Конечно, психологически это очень сложно перенести, очень сложно с этим смириться, что кто-то вот таким образом может к тебе вломиться и вывернуть все вверх ногами, и сунуть свой нос вообще в каждую твою строчку, в каждое твое письмо, в каждую записочку, которую он найдет у тебя дома.
Так что не надо разговаривать, знаете, про то, что «вот, нехорошо к живым людям приставать, нехорошо обращаться к конкретному человеку, у которого есть семья, мама, папа, дети, работа». Да, вот такая у него работа. Такая подлая у него работа обеспечивать собою эту власть, голосовать за эти законы или судить невинных, и так далее, и так далее.
Вот. У меня спрашивают «Ваша передача на правах рекламы?» Да, моя передача на правах рекламы, я рекламирую свободу. Вот, знаете, такая у меня удивительная оказалась должность. Я рекламирую свободу и гражданские права, а также ответственность каждого из нас с вами за то, что с нашими гражданскими правами происходит. Вот так вот и рекламирую, уважаемый... Как? Как зовут человека, который мне это прислал? Не подписался. Ну, понятно, что не подписался. Такие люди, собственно, и не подписываются – им страшно.
А теперь давайте поговорим с теми, кому не страшно услышать себя в эфире. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Вот тут есть какой-то человек, который 2318 раз позвонил на «Эхо Москвы». Простите, я думаю, вам уже хватит. Отключаю. 363-36-59, перед этим код 495, и вы в прямом эфире и можете вполне свободно обсудить любую тему, которая кажется вам сегодня правильной, в том числе, может быть, и то, что связано с Олимпиадой, или то, что связано с этим самым прямым гражданским давлением, о котором я говорил.
Ну вот, например, позвонил нам человек, кажется, из Москвы, судя по тому, что код 499. Здравствуйте, вы в прямом эфире. Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Меня зовут Михаил.
С.ПАРХОМЕНКО: Да? Откуда вы звоните? Из Москвы же, я правильно понимаю?
СЛУШАТЕЛЬ: Да, конечно, конечно. Еду в машине сейчас. Я что хотел сказать? Что, вот, знаете, мы все читали про сталинские времена. Как же Сталин мог такой террор навести при том, что люди же жили. Что же, они не могли ничего сделать? Неужели, они не могли там... Ну, неужели никто-никто никак? А мы сейчас живем в точно такое же время. И у меня ощущение полной беспомощности, что творится бог знает что в стране, и никто ничего.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну как же ничего? Михаил, подождите-подождите-подождите. Вот, насчет «никто ничего» я теперь уже с вами не согласен. Прошло какое-то время... Вы знаете, у меня сложилось такое впечатление, что мы за последние там, скажем, полтора года немножко переборщили с вниманием к... Вы сейчас удивитесь тому, что я говорю. С вниманием к многотысячным уличным демонстрациям. Это был очень яркий, очень жаркий, очень страстный, очень впечатляющий, очень красивый процесс, как развивались эти большие уличные события и так далее, и так далее. Потом они пошли, вроде, на спад. Потом в последнее время, смотрите, снова 13 января огромное количество людей вышло на улицы.
Но несмотря на это, я сказал бы, что мы немножко много об этом говорим, немножко много об этом думаем, потому что сегодня совсем не только это это что-то, что мы можем делать. У меня вообще такое впечатление, что любая гражданская активность сегодня, любая, в том числе и, может быть, даже не связанная напрямую с политикой или какой-то политической риторикой, приводит к тому же самому очень благотворному эффекту. Люди просыпаются, люди начинают интересоваться, люди углубляются в эту тематику, люди начинают понимать, что это их касается, что от этого напрямую зависит их жизнь. Все равно пытаются ли они создать политическую партию, собирают ли они кого-то на политический пикет или что-нибудь вроде этого, или они как, вот, Андрей Ходорченков на «Эхе Москвы» организуют библиотеку для слабовидящих детей. Это все имеет одно и то же очень важное значение подъема гражданской активности. Вот. Так что насчет «ничего» вы зря, Михаил – я тут с вами не согласен. Возможностей много.
СЛУШАТЕЛЬ: Тем не менее, людей вышло на улицы катастрофически мало.
С.ПАРХОМЕНКО: А потому что, знаете, есть люди, которые на улицу не вышли, а дело свое сделали, или позицию свою изменили. Я очень хотел бы, чтобы однажды на улицах Москвы собралось колоссальное количество людей. И я, действительно, согласен с теми моими коллегами, которые говорят «Однажды на улицы Москвы выйдет полмиллиона или миллион, и на этом будет поставлена точка». Да, действительно, в конечном итоге так оно и случится. Но пока это созревает, пока мы движемся к этому, нам с вами сильно есть, чем заняться, и возможностей этих занятий у нас с вами чрезвычайно много. Спасибо большое, Михаил.
363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Вот, я надеялся, что из Питера кто-нибудь позвонит, как-то давно никого не было. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну, не знаю. Не знаю, кого, ну, вот, например, такой звонок. Да, я слушаю вас, алло?
СЛУШАТЕЛЬ: Алло?
С.ПАРХОМЕНКО: Алло? Нет, чего-то сорвалось. Простите, пожалуйста. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну, вот, вроде человек, который звонит нам первый раз. Да, я слушаю вас, алло? Алло?
СЛУШАТЕЛЬ: Алло, добрый день.
С.ПАРХОМЕНКО: Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Ой, добрый вечер, извините. Дмитрий, город-герой Волгоград.
С.ПАРХОМЕНКО: Да. О! Город-герой Волгоград! Как хорошо, что, все-таки, Волгоград, а не Сталинград. Что вы думаете о том, что про вас говорят, что вы, будто бы, хотите переименовать ваш город в Сталинград? Вы сами хотите?
СЛУШАТЕЛЬ: Нет, такого желания нет. Действительно, город Сталинград – наименование героическое. Но все дело в том, что те затраты бюджетные, которые уйдут на переименование города и на все остальное, лучше затратить на те же дороги, на все остальное.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, это несомненно так. Люди, которые были в последнее время в Волгограде, говорят, что не в самом лучшем состоянии город, правда же? Так это?
СЛУШАТЕЛЬ: К сожалению. Из других регионов говорят «Такое чувство, что у вас Сталинградская битва продолжается до сих пор».
С.ПАРХОМЕНКО: Да. И ничего важнее, будто бы, нет этого переименования для города.
СЛУШАТЕЛЬ: Согласен. Закупка в больницы, непосредственная помощь (оказание) малоимущим, социальная помощь. Вот, вы правильно разговаривали с предыдущим слушателем, с Михаилом о том, что... Я, к сожалению, не запомнил имени. Библиотеку сделал для слабовидящих детей.
С.ПАРХОМЕНКО: Ходорченков Андрей. Ну, он еще не сделал, эта работа только началась, но вот мне очень нравится его проект – я как-то с удовольствием лишний раз о нем говорю в эфире.
СЛУШАТЕЛЬ: Вот, я здесь с вами полностью согласен. И единственное, чего хотелось бы добавить, что вы правильно говорите о том, что гражданская инициатива – она не только в выходе на улицу. Потому что любая цель, любое движение должно приводить конкретно к какой-то определенной цели.
С.ПАРХОМЕНКО: А вы, простите, чем вообще в жизни занимаетесь? Вы кто по профессии?
СЛУШАТЕЛЬ: Я – юрист.
С.ПАРХОМЕНКО: Юрист. А-а. Ну, понятно, что вы такой подкованный. Конечно.
СЛУШАТЕЛЬ: Я просто еще что хотел озвучить? Вы правильно сказали, гражданские инициативы могут быть разные, начиная от того, что помощь людям. Не важно, в какой форме это будет выглядеть, будет это выглядеть как, вот, вы говорите, библиотека, либо это будет иная какая-то форма. Но это все равно уже идет проявление гражданской инициативы.
С.ПАРХОМЕНКО: Да. Согласен с вами. Спасибо вам большое. Ну, видите, вот после долгого перерыва я, все-таки, вернулся к практике телефонных разговоров, надеюсь ее продолжить и в следующих моих программах, потому что, как видите, разумные люди звонят, разумные вещи говорят, разумные вопросы задают и это мне самому очень приятно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий