В ответ на список Магнитского МИД создает список Гуантанамо в ответ на нарушения прав человека российских граждан в Гуантанамо. Запомним эту фразу, пойдем дальше.
Друзья мои, значит, этот список существует уже очень давно. Я уже рассказывал о том, что в декабре 2011 года без шума и пыли в Россию был закрыт въезд или, вернее, отказано в визе контр-адмиралу ВМС США Джеффри Харбисону, который раньше занимал пост начальника тюрьмы Гуантанамо. Еще раз, это декабрь, внимание, 2011 года, 13 месяцев назад. Причем, сам вице-адмирал Харбисон – он сейчас в Пентагоне, в Министерстве обороны США курирует отношения с Россией. То есть он, вот, прямой наш переговорщик, да? Вот, наш визави – вот, мы здесь, а он с той стороны. Его не пускают в Россию. Это абсолютное право МИДа. Но для этого не потребовалось никакого закона антимагнитского, промагнитского, немагнитского, ему просто закрыли визу, потому что, как считается, он нарушал права российских граждан в Гуантанамо.
Ну и хорошо. Что случилось через год, что вы об этом рассказываете? Что такого случилось? Да? Это вот такой ответ с опозданием на год? Или это, все-таки, был ответ с опережением на год? Ну, в общем, не совсем понятная история, но, тем не менее, она уже существует. Да и на здоровье. Вот уж не буду плакать по поводу того, что какие-то американские чиновники не смогут въехать в Российскую Федерацию или какие-то российские чиновники не смогут въехать в США. Это дело американцев, кого пускать, кого не пускать, это дело наших, кого пускать, кого не пускать. Поэтому чего там кричать-то об этом было? Ну, вот, у нас, видимо, такой задний крик.
Но! Я заодно решил, когда пришла эта новость, посмотреть, как он нарушал права российских граждан в Гуантанамо. Я напомню вам, что Гуантанамо – это такая база. Сейчас на ней находится 165 заключенных. Это база вне юрисдикции США, вы будете смеяться (обычной юрисдикции), она даже находится на территории другого государства – это военная база на острове Куба, арендованная у кубинского правительства, там не помню, по-моему, на 99 лет. Не помню, короче говоря.
Так вот после событий 11 сентября была создана такая база, куда направлялись захваченные и подозреваемые в террористической деятельности и поддержке Талибан граждане разных стран. США неоднократно тогда объясняли, что это даже не военнопленные. Это террористы, да? И они вне юрисдикции. Поэтому там действовало военное следствие, военные трибуналы с нарушением законов США, обычных законов. Правда, надо вспомнить о том, что был принят так называемый «Патриотический акт», который позволял федеральным службам таким как ФБР, ЦРУ, Агентство национальной безопасности выходить за рамки обычной юрисдикции. Напомню, что это закон. Но тем не менее, факт остается фактом – там были и пытки, там и водой обливали, и угрожали, там много чего было и есть. И когда к власти пришел Обама, его первым указом, напомню вам, было решение закрыть базу Гуантанамо или, вернее, не закрыть базу Гуантанамо, а прекратить процессы. Там шли процессы военного трибунала. Там судили, как бы, гражданских лиц военным трибуналом – в этом главное противоречие.
И когда Обама подписал этот декрет, сначала судья, который вел эти процессы на Гуантанамо, отказался выполнять декрет президента, потому что закон выше, чем указ. А затем и Конгресс США продолжал финансирование. Там как? Там не просто запретить – там закрыть финансирование или открыть финансирование, тогда работает. И до сих пор там действуют эти трибуналы, несмотря на указ Обамы. Такая, забавная история, может быть, для нас совсем непонятная: как же так, президент с ядерной кнопкой какую-то тюрьму на 165 человек не может прихлопнуть. А не может.
Еще раз скажу, что там, безусловно, нарушались права человека и, безусловно, там с точки зрения правозащитников были пытки. Но российский МИД заявляет о российских гражданах, которых там пытали. Это небольшое преувеличение, потому что если говорить о Харбисоне, то он стал директором в августе 2010 года, начальником не тюрьмы, а базы Гуантанамо, всей. Там же не только тюрьма и тем более, что он – контр-адмирал военно-морских сил США, да? Он не из ФСИНа, что называется, не из Федеральной службы исполнения наказаний.
Так вот, в августе 2010-го и уволился он, по-моему, в 2011 году, он год занимал пост начальника базы. В это время и до сих пор на этой базе находится один российский гражданин. Список известен, он не закрыт. Вы скажете, что даже один российский гражданин – это много. Согласились. Но давайте, все-таки, говорить... Вот, если говорить о Харбисоне, то он может быть причастен только к нарушению прав одного российского гражданина – я сейчас об этом гражданине буду рассказывать.
Значит, за все время существования базы Гуантанамо на ней на сегодняшний день известно побывало 8 российских граждан, считая вот этого одного. Там история такая, что там захваченные в Афганистане и в Пакистане подозреваемые – они сортировались. Те люди, которые были захвачены как террористы или пособники террористов, они отправлялись на Гуантанамо. Те люди, которые были захвачены с оружием в руках во время боев, они там отправлялись в местные тюрьмы.
Значит, 8 российских граждан, которые в свое время перешли границу Пакистана и Афганистана, и были захвачены во время контртеррористических операций. Всего 8. 7 из них по требованию российского правительства были переданы в Россию в 2004 году. 8 лет. Вспомнила бабушка, как девушкой была, это называется, по поводу нарушения прав. Что же вы тогда-то не принимали никаких мер?
Они сидели где-то года 2. Их имена тоже известны и их вполне можно найти в интернете, если кому интересно. Чтобы мне подробностей просто не зачитывать, да? Двое из них 7-х, которые вернулись, они все сели, естественно, в фильтрационный такой следственный изолятор, все семеро и затем все семеро были отпущены на свободу, признаны невиновными и отпущены на свободу. Двое из них через год-полтора были арестованы, преданы суду, обвинены в подрыве нефтепровода в Татарстане и получили приговор уже в РФ 13 и 11 лет тюремного заключения. Они сидят. То есть в данном случае они, видимо, в Афганистане занимались тем, чем они занимались и в Татарстане. Значит, зовут их Равиль Гумаров и Тимур Ишмуратов.
Американская международная компания Human Rights Watch считает, что их в российских тюрьмах подвергали пыткам и что они признались под пытками о том, что они взрывали в Татарстане газопровод или нефтепровод. Я должен сказать, что мы тогда освещали достаточно подробно это дело. Ну, как-то сомнения есть всегда, но их мало. Это именно те люди. Те люди, которые прошли обучение, и когда их выдавали Российской Федерации, в сопровождающих бумагах было сказано, что они проходили обучение в Афганистане в лагерях боевиков. Видимо, ну, по решению уже российского суда, освобожденные узники Гуантанамо, приехав сюда, применили эти умения. Это история такая.
Есть еще одна история. Где остальные 5? Один из них находится под стражей в России, естественно, под следствием. Двоих из них снова задержали в августе 2005 года в Москве, заподозрив в причастности к серии терактов. Через месяц их выпустили из следственного изолятора, принесли извинения и они оба – это Айрат Вахитов и Рустем Ахмеров – они покинули РФ и живут в одной из ближневосточных стран, как сообщают наши коллеги.
Итак, значит, двое осуждены на 13 и 11 лет за терроризм, один сидит под подозрением, еще двое покинули страну после подозрения и извинения в террористических актах. Еще один гуантанамовец, скажем так, Шамиль Хаджиев был задержан в декабре 2004 года, того года, когда его выдали, депортировали сюда. Его отпустили и он уехал в Европу, он тоже не живет в России. В общем, сейчас, насколько я понимаю, из 7-ми бывших гуантанамовцев, российских граждан, которые в России, трое сидят, трое покинули страну (Россию) и один скрывается. Вот эти 7 человек.
И есть 8-й человек, который ныне находится в Гуантанамо среди 165 заключенных. Этот человек, по-моему, его зовут Рауль Мингазов... Я не помню. Вот, фамилию я точно помню, а имя не помню. Мингазов, да. Значит, он сидит. В 2010 году, в начале 2011 года американский суд постановил освободить его и не просто освободить его из Гуантанамо... Там какое правило? Даже если вас освобождают из Гуантанамо, вы не можете жить в США, вас, вот, высылают, кто хочет, тот принимает. Так вот с ним особая история – его готова принять татарская община штата Миссури и взять его то, что называется, на поруки.
Тем не менее, суд постановил его освободить, однако он достаточно их пор не освобожден, потому что американские исполнительные власти, военные власти объявляют о том, что есть апелляция, приговор еще не вступил в силу по освобождению. Вот это 8-й российский гражданин. Он не хочет ехать в Российскую Федерацию, он не хочет быть депортирован в Российскую Федерацию. У руководства Гуантанамо, как я понимаю, идут переговоры с федеральными властями и с общиной в штате Миссури. Ну, вот это, собственно говоря, и то, что нас связывает сейчас с Гуантанамо.
Поэтому еще раз вернусь к началу и к сегодняшней новости. Я считаю, что страна вправе закрывать въезд другим чужим гражданам, желательно знать за что, потому что очень часто бывает, что, скажем... Я сталкиваюсь с этим в нашей стране, говорят «А нельзя въезжать» - «Почему?» - «А мы так решили. Угроза национальной безопасности» – «Ну, ребят, а в чем угроза национальной безопасности?» - «А вот это не ваше дело». Это суверенное право страны, тем не менее, юридическое, любой страны, Российской Федерации, США. И поэтому, собственно, чего?.. Ну, создавайте список там Гуантанамо, можно создать список еще какой-то, еще какой-то. Не имеет значения, на самом деле, потому что главное, что в акте Магнитского, если кто читал на сайте Магнитского, то там же не визовый режим. И так визы могли закрывать и уже закрывали российским чиновникам. И решение Госдепа по закрытию списку Магнитского, вот этим 60 людям, оно было принято полгода назад администрацией Обамы, Госдепом.
Речь идет а) о том, чтобы это сделать не по воле Госдепа, президента, а законом, то есть публично. И речь идет, конечно, о невозможности этим людям иметь счета, проводить операции с недвижимостью, попытки, там, пристраивать семьи, получать гражданство. Но еще раз повторю, речь идет о том, что одна страна закрывает для граждан другой страны такие возможности.
Мы признаем, безусловно, право России, нашей страны такие меры предпринимать и я не понимаю, почему по этому поводу идет такая бешеная кампания в отношении другой страны. Какой мерой меряете, такой и измерены будете, как сказано в большой книге.
Это то, что касается этих списков. Ну и чтобы перед новостями не переходить на другую тему, я обратил бы ваше внимание на то, что вот... Я говорил неделю назад, вы мне не поверили. Я говорил о том, что решение о том, что 52 ребенка, которые усыновлены уже американцами, они уедут в Штаты. Да, будут проблемы, у отдельных будут проблемы, где-то судьи ведут себя пугливо, недобросовестно. Я думаю, что в этом вопросе на следующей неделе поставит точку Верховный суд, который разъяснит, что судебное решение, вошедшее в силу, оно не может быть отменено ни президентом, ни Павлом Астаховым, ни кем-либо другим. Это судебное решение от имени... «Мы, народ Российской Федерации», от имени народа Российской Федерации оно вступило в силу. Значит, оно вступило в силу.
Кстати, еще одна история по поводу Верховного суда. У меня есть еще 2,5 минуты до новостей. Я сегодня приехал из Петербурга, и был поражен тем, какой отклик в Петербурге и среди людей, принимающих решения, и среди просто граждан, покупателей в аптеке за углом, тетки из очереди, как тут принято (как оказалось, тут новый термин возник), говорить, объявленное решение о возможности закрытия 31-й онкологической детской больницы, единственной в Санкт-Петербурге. На этом месте должна быть выстроена некая другая история для судей Высшего Арбитражного и Верховного судов.
Просто я вам скажу честно, это так вот население реагирует, как в свое время реагировало на газпромовскую башню. То есть это сплотило людей совершенно разных профессий, политических взглядов. Это такая вот история, это история-история, она только начинается.
И я был совершенно потрясен, когда мои собеседники вчера в Петербурге, разговаривая со мной, они переходили, о другом говорили. Они переходили на тему «А что вы думаете по поводу?» Что я думаю по поводу? Этого делать нельзя, я думаю. И я бы обратил ваше внимание, все-таки, на то заявление, которое сегодня было сделано пресс-секретарем председателя Верховного суда о том, что Верховный суд, который не выбирает место, безусловно, это делает Управление делами президента... Естественно, что городское здравоохранение, кому подчинена больница или надо проверить, все-таки, в чьем ведомстве, или это Министерство здравоохранения, или городское должны сказать свое слово, но Верховный суд сегодня свое слово сказал. Они обеспокоены. Они сегодня продемонстрировали свое несогласие, на мой взгляд, с этим. Да, им предложат, они переедут, мы знаем, как это наши умеют делать. Но то, что Верховный суд репутационно (это репутационная история) понимает, что если там будут поставлены судьи на этом месте, никакой репутации у Верховного суда и у Высшего Арбитражного не будет. Судьи – это вопрос доверия и репутации, и поэтому очень важное сегодня, на мой взгляд, заявление представителя Верховного суда о том, что вот это беспокойство донесено до всех наших слушателей, включая тех наших слушателей, которые тоже наши слушатели.
НОВОСТИ
А.ВЕНЕДИКТОВ: 21 час 35 минут, это программа «Суть событий», напомню, Сергей Пархоменко в отпуске и я, Алексей Венедиктов вот тут с вами на разные темы разговариваю. Во-первых, наши победители, те, кто получают 12-й номер журнала «Дилетант» и ответили правильно про народного благодетеля, который в своей политической программе обещал курицу в горшочке каждое воскресенье каждому крестьянину, это добрый наш король Генрих Четвертый, Генрих Бурбон, Анри Четвертый. Кстати, именно про это будет в следующем номере «Дилетанта», про курочку в горшочке, откуда пошло, откуда пошел миф. Будет целая статья. Так что вы ждите.
Значит, наши победители. Я называю последние 2 цифры телефона и имя, кто получает 12-й номер журнала «Дилетант» - их 20 человек, потерпите. Виталий, чей телефон заканчивается... Я надеюсь, что это не Дымарский – главному редактору это зачем? Заканчивается его телефон на 76. Константин – 78, Андрей – 05, Виталий – 84, Юрий – 17, Инна – 87, Михаил – 80, Антон – 71, Аркадий – 67, Павел – 31, Наталья – 90, Сергей – 37, Лариса – 66, Алексей – 71, Борис – 12, Жанна – 91, Даша – 35, Валерий – 90, Адель – 51 и Александр – 08. Это вот наши победители.
Ну, меня тут, естественно, сравнивают с разными там людьми. Но это не программа «Без посредников», это не программа про радио, это, все-таки, программа про политику, поэтому я про радио и про журналистов радийных говорить не буду в этой программе.
Меня просят прокомментировать самоубийство Долматова. Я не могу прокомментировать самоубийство. Я не понимаю и, слава богу, не был в такой ситуации, когда об этом подумывал и, дай бог, не буду никогда. Но мы с вами знаем, что самоубийства, суициды – вещь, в общем, достаточно распространенная.
Конкретно не хватает материала, что случилось. Ну, не хватает, еще рано говорить. Но я вам могу сказать, что в свое время я читал, даже в советское это было время, об эпидемии самоубийств белых офицеров, которые вынуждены были покинуть Родину под давлением большевиков, на Балканах, в Турции, во Франции, в Париже. Это была эпидемия, это было очень много людей, которые не смогли жить вдали от родины. Ну, естественно, были внешние, сиюминутные обстоятельства какие-то, да? То есть в основе лежит, как мне кажется, не сиюминутный фактор, не что-то одномоментное, да? Для того, чтобы человек принял такое страшное решение (кажется невозможным это решение), что-то должно было накопиться. И пока мы знаем только то, что есть некое письмо то ли его к матери, то ли его мамы к нему, о котором сегодня говорил представитель нидерландского посольства. Мы не знаем это письмо, нет в практике западной дипломатии отдавать всяким каналам личные документы. Но, на самом деле, я так думаю, что, конечно, парня затравили. Конечно, парня затравили.
Послушайте, молодой, успешный, талантливый, один, действительно, из тех, кто делает, как принято говорить, ракетный щит родины и делал это, как я знаю, как мне рассказывали, с увлечением, да? То есть чего не хватало-то, эй? Почему ушел, вот, в оппозицию, в радикальную оппозицию? Вряд ли этот человек там устраивал массовые беспорядки, да? Но вынужден был бежать, скрываться, оказаться вдали от родины, просить политического убежища, в котором ему было отказано, писать апелляцию, затем, как говорят голландцы (опять проверить не могу), по ошибке был перемещен в депортационный, а не в такой центр, где ожидают апелляции, да? То есть он был помещен как нелегальный эмигрант. После момента отказа он становится эмигрантом нелегальным.
И это страшная трагедия, прежде всего, для семьи и для друзей всегда. Это никак не связано, на мой взгляд, с политическими убеждениями. Хотя, конечно, когда люди попадают, видимо, попадают в эмиграцию, вот такие суицидальные наклонности – это не только российское. Очень тяжело, скажем, переживали эмиграцию французские аристократы после революции, да? В одночасье все рухнуло. Они начинали жизнь многие с нуля. Тяжелейше переживали эмиграцию, особенно первый момент, когда ты еще висишь в воздухе, скажем, в ходе революции английской, вот, окружение будущего Карла Второго.
Но я еще раз повторяю, что, безусловно, это трагедия для семьи и для друзей. Здесь я политически не готов сейчас это разбирать. Мы знаем просто его политическую судьбу – она очевидна. А что привело его к самоубийству? Ну, к самоубийству приводит обычно либо безысходность, либо кажущаяся безысходность. Да? То есть человеку в этот момент кажется, что выхода нет, что всё. И кто-то может терпеть и пережить этот момент, кто-то не может. Поэтому чего тут комментировать в этом смысле? Очень жалко, что люди сами лишают себя жизни. Там среди, наверное, российских граждан мало последователей индуистской религии, что мы там живем много-много жизней, перерождаемся туда, кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса, как пел Владимир Семенович Высоцкий, да? «Хорошую религию придумали индусы».
И поэтому лишать себя добровольно жизни – ну, мне кажется, что, ну, не дай нам бог каждому оказаться в ситуации, когда нужно принимать такое решение.
Поэтому чего тут можно еще сказать? Будем следить за информацией, абсолютно точно за ней будем следить. Андрей Моргулев спрашивает «То есть не достаточно информации о том, что его поместили в депортационную тюрьму?» Не достаточно. То есть его поместили в депортационную тюрьму. В депортационной тюрьме находится масса людей, которых экстрадируют во все страны и страны с гораздо большими, скажем, кровавыми режимами реально. Да? И много ли там кончает жизнь самоубийством, Андрей? То есть условие необходимое, но не достаточное. Давайте там поговорим об этом. Не достаточно.
Так, пошли дальше. Что у меня? Я буду чередовать оттуда-отсюда, оттуда-отсюда. Ну, на вопросы, какое будущее ждет нашу родину. Нашу родину ждет прекрасное будущее. Знаете, вот я в этом смысле исторический оптимист, я вообще не понимаю все эти разговоры про порочный круг и так далее. Знаете там, когда люди, которые прошли войну, на фронте прошли войну, говорят «Боже мой, какой ужас! Что происходит?» Я говорю, послушайте, вы проходили войну, падали товарищи, вы были ранены, голод, погибли близкие. Вот, где был ужас. Это разве ужас? Это разве ужас? Ну, надо жить, надо бороться за свои идеалы, за свои взгляды. Но ужас – это, извините, это... Если вы так представляете ужас, то есть пусть это будет самый большой ужас вашей жизни, я имею в виду в целом. Конечно, для тех семей, у которых люди в тюрьме, для семей политзаключенных, им плевать, сколько политзаключенных, их ребенок – политзаключенный, сын там, брат, муж – политзаключенный. И в России появились политзаключенные, с моей точки зрения. Это в первую очередь ребята с Болотной и это Pussy Riot. Это люди, по политическим мотивам сидящие в тюрьме. И можно сколько угодно обманывать себя и других, говорить «Нет-нет-нет, это вот такое». Ну да, мы помним, что и в известное время тоже, в общем, как-то обвиняли в одном, а сажали за другое. Вот, у нас товарищ Берия тут... Как бы, вы знаете, что в Министерстве внутренних дел висят портреты всех министров внутренних дел. Будучи там сравнительно недавно, мы с коллегами, рассматривая эти портреты, опять видим портрет Берии. Товарищ Берия был расстрелян как английский шпион, и вот он до сих пор английский шпион. Именем Советского Союза. И вот висит портрет английского шпиона, да? А куда слово выкинешь?
Там висит и портрет Протопопова, последнего министра внутренних дел и ставленника Распутина. Не последний он, конечно, был, ну, не важно. В общем, вот этот ставленник Распутина, один из чудовищных совершенно людей по вкладу в развал России (ну вот если так вот брать) своей неопытностью, своей коррупционностью, своим сумасшествием, да? Ну, висит. Расстрелянный тоже, между прочим.
Поэтому это серьезный вопрос. Мы все – граждане нашей страны, и каждый представляет ее будущее по-разному и считает прекрасным разное.
Будучи вчера в Петербурге, у меня встреча со студентами университета. Спросили: «Алексей Алексеевич, а вот как вы боретесь со злом?» Так, глобальненько, да? Я сказал: «Вы знаете, я зло от добра не отличаю». Ну, это вызвало определенный шорох в зале. Но я, естественно, руководствовался фразой «Но поражение от победы ты сам не должен отличать», но, вот, я тут же привел пример и вот мы как раз сегодня с Сергеем Бунтманом про это говорили. Вот, объявление тяжелобольному пациенту, что он скоро умрет, - это злое дело со стороны врача или доброе дело? Вот, как правильно? Что правильно? Что ухудшает или улучшает его состояние? Вы же не можете... То есть мы в целом не можем принять решение. Каждый может принять решение свое, но мы знаем, что целые медицинские школы считают, что скрывать правду от больного – это зло. Скажем, германская медицина. А российская медицина считала, что говорить правду умирающему – это зло. Ну и как вы отличать будете зло от добра в этом смысле?
Вот. Поэтому, на самом деле, действительно, поражение от побед ты сам не должен отличать.
Ну, про Развозжаева я понимаю, как он границу перешел, на такси переехал. Как правильно сказал Владимир Маркин в эфире «Эха Москвы», все мы – дети своего времени. И времена не выбирают, добавлю я, в них живут и умирают. Вот эта история с такси – это такой троллинг, который, я думаю, умным людям показывает, что «ребят, вы чего, сами не понимаете, что ли?»
Так, дальше что у меня здесь? Зять комиссара по правам... Ну, вы знаете, мы редко делаем специальное интервью вне Москвы у иностранных руководителей. Когда едем куда-то, чего-то едем, тогда делаем. Вот, съездил Белькевич, взял интервью у Жискара д’Эстена, бывшего президента. Замечательно. Вот сейчас, надеюсь, Софико Шеварднадзе поедет, возьмет интервью у бывшего президента Сербии Тадича. Там фантастические истории происходят в Сербии сейчас. Вот сейчас человек, который не у власти, которому не надо, но бывший президент... Это очень интересные люди. Который может говорить более свободно, чем когда ему решения принимать, да? Он – частный человек. Мне кажется, что это интересная история.
Так. Забыл, конечно, Михаила Борисовича Ходорковского среди политзэков. Забыл, виноват. Вот, видите? Видимо, считаю, что скоро выйдет. Да, конечно, я считал и считаю, что Михаил Ходорковский и Платон Лебедев, они сидят по политическим мотивам. И даже вот эти певцы раннего путинизма типа Михаила Леонтьева, Александра Гордона, ну, представляете, чего они говорили? «Да, по политическим мотивам. Он хотел захватить Государственную Думу и совершить государственный переворот». Но это по политическим мотивам же, правильно? Причем здесь налоги?
Да, совершенно верно, Михаил Борисович Ходорковский сидит... Не за то он сидит, что называется. Сидит несправедливо, на мой взгляд. Я уже это говорил и моя точка зрения не изменилась. Я, конечно, мало чего понимаю вот в этих налоговых историях, но, безусловно, крупные компании российские все пытались обойти закон, все пытались обойти закон тогда. Но конкретно он сидит только потому, что его политические взгляды и, возможно, действия... Вот, выйдет, мы с ним поговорим здесь, за этим столом для вас, были ли действия? Путин нам сам говорил, помните? «Мы же договорились не финансировать коммунистов, а он финансировал». Ну, это чего? Это чисто политическая история. Да? Я уж не знаю, чего там договорились, не договорились, но эта история политическая. Поэтому, конечно, забыл об МБХ, извините. Надеюсь, все-таки, что в какое-то обозримое время Михаил Борисович будет в этой студии и Платон Лебедев будет в этой студии. И мне кажется, что очень важно поговорить с ними будет о том, как вот эти годы в тюрьме, в лагере, как они сменили угол зрения, что, собственно, это меняет.
У нас бывали уже люди, которые сидели. Но это были другие тюрьмы, другие условия и другая история. Ну, ладно, не буду об этом. Не буду о грустном, пошли дальше.
Что происходит... Не понимаю. А, ну да, это уже... По Магнитскому я уже ответил, по этому поводу, поэтому не буду.
Спрашивает Андрейка71: «Вот, почему министры отчитываются Путину? Это говорит о слабости и некомпетентности премьер-министра Медведева? Я так это воспринял». Если вы сделаете полтора шага назад и вспомните, что министры путинского правительства отчитывались перед Медведевым, вы успокоите свою совесть. Дело в том, что Россия – конечно, это президентская или, если хотите, суперпрезидентская республика. И даже абсолютно формально, чтобы вы помнили, министров у нас назначает, внимание, президент. Внимание, всех. Не только тех, кто силовики, там, со звездочкой, как принято говорить, которые и так подчиняются напрямую президенту, не важно, как его фамилия. По закону, по Конституции министры Дальнего Востока, культуры, связи назначаются и освобождаются от должности президентом Российской Федерации по представлению премьер-министра. Это правда. Но при этом указом президента. Это подчеркивает характер президентской республики.
Более того, ну, где-то полгода тому назад, ну, год, может быть, в стенах администрации начали серьезно поговаривать, а зачем нам вообще функция премьер-министра в такой ситуации? Вот, в США нет премьер-министра. Глава правительства – президент. Да? У него собираются вот эти все министры, он во главе стола, слева госсекретарь, справа секретарь по обороне и он является... Ну, он реально является председателем правительства. И, вот, я знаю в администрации людей, которые говорили Путину и Медведеву, кстати, еще Медведев был, о том, что, а, может быть, для России устойчивость в этом? И Путин отвечал, что нет, как раз устойчивость в том, что правительство занимается операционными вопросами и председатель правительства берет на себя риски... Это Путин говорил, будучи премьер-министром. То есть он, Путин берет на себя риски экономических решений, президент осуществляет в соответствии с Конституцией, ля-ля-ля, читайте Конституцию.
Поэтому отчеты министров ни о чем не говорят. Ну, мы с вами прекрасно понимаем, что даже когда Путин был премьер-министром, все-таки, его политический вес был весомее, извините за тавтологию, нежели вес Дмитрия Медведева, президента. Не только функцией, не только креслом определяется политический вес. Он определяется еще опытом и он определяется наличием преданной и самостоятельной команды, которая тебя поддерживает. Поэтому Дмитрию Анатольевичу еще набирать. И я думаю, вот, когда все говорили, помните, говорили «Вот, его сейчас снесут, осенью снесут», я говорил «Подождите, никуда его не снесут. Никто его не снесет». Можно быть недовольным, как он работает или как работает правительство, и очень много недовольных, в том числе бизнес очень недоволен, потому что не принимаются решения... А кризис – он все время ходит где-то там за дверью, у черного входа, да? Но при этом надо понимать также и то, что, все-таки, конечно, в конечном итоге в нашей стране сейчас все в голове у одного человека, ручное управление. Россия в ручном управлении. Этот начальник, собственно говоря, является Путиным. И когда мне говорят «Вот, депутаты проголосовали так»... Значит, проблема не в том, что депутаты проголосовали так, а в том, что они проголосовали так, как им сказали. Завтра Владимир Владимирович скажет по-другому и они проголосуют по-другому. В этом проблема – в отсутствии институтов. А не в том, что они голосуют хорошо или плохо. И потом где вы их видели?
Так, пошли дальше. Вот странно пишут. Вы знаете, иногда удивляешься людям. Вроде, там, все в интернете, люди пишут внятные вопросы, хорошие вопросы. Ложный посыл. Ну, например. Вот, уважаемый Ибупрофен: «И в России, и на Украине руководители не могут отойти от власти» и так далее. Послушайте, на Украине дважды президент действующий проигрывал выборы и уходил от власти. Это был Кучма и это был Ющенко. Можно по-разному относиться к Кучме, к Ющенко, к Януковичу, к Тимошенко, но они уходили от власти, проиграв выборы. И когда избирательная комиссия заканчивала подсчет голосов, до свидания, они отходили от этой власти, несмотря на риски. И мы знаем, что и против Кучмы были попытки возбуждения (и продолжаются) уголовного дела, и на Ющенко сейчас пытаются, и Тимошенко посадили как политического противника, естественно.
Но я еще раз хочу вам сказать, что на Украине мы имеем в этом смысле как раз позитивный пример. В том, что да, очень... Я понимаю, как не хочется уходить от власти. Президент, да, в общем, большой страны... Слушайте, на Украине, по-моему, 55 миллионов жителей, да? Это не самая маленькая страна европейская. И тем не менее, общество такое, что... Ну, вот, не поймут. Вот, нечего тут цепляться.
Посмотрим, как будет дальше. Но я просто отвечаю на то, что вы задаете мне, как бы, правильный вопрос, но у вас ложный посыл и поэтому отвечать на него абсолютно бессмысленно, потому что у вас ложный посыл. Хотя, вы могли бы, прежде, чем задать вопрос, ну, хотя бы проверить это, да?
Так. Прималоджик спрашивает: «Вопросы обращены к членам судов всех мастей, а также к первым лицам». Ну, давайте я буду отвечать как первое лицо радиостанции. Первое. «Как вы лично относитесь к инициативе трансформации детского лечебного учреждения, оснащенного по последнему слову техники, в учреждение по обслуживанию членов судейских органов?» Отношусь отрицательно (вот, сразу могу сказать) и считаю, что это вот та же самая история монетизации льгот (сейчас вернемся к Зурабовским временам). Что, мне кажется, было бы важно? Чтобы судьи с учетом сложностей и опасностей их работы, и квалификации, судьи Верховного суда получали такую зарплату, которая позволяла бы им лечиться в клиниках платных (вот за эту зарплату), не прикрепленных, а платных, они могли бы выбрать там любую клинику в том же Санкт-Петербурге или в Москве и оплатить эти услуги. То есть, вот, монетизировать льготу прикрепленной поликлиники – вот, что надо сделать. И тогда бы, да, вот, кто-то получает больше, кто-то получает меньше. У одних возможностей будет больше, у других меньше. Но тем не менее, это будут общие клиники. Общие. И поскольку мы знаем с вами, что клиники имеют еще социальную такую... Не все услуги платные, скажем мягко, даже в платных клиниках, скажем, в травмпунктах, да? Вот это бы подтягивало общий уровень. Поэтому я вообще считаю, что все эти прикрепленные вещи – их надо переводить, вот, в зарплату людей, в пенсии людей, вот в эту монетизацию льгот. Вот это льгота, да? Быть прикрепленным к какой-то клинике или поликлинике – это льгота. Причем, еще неизвестно. Вы знаете, ведь, во времена Кремлевки так называемой на улице Грановского, вот, если почитать тоже воспоминания людей... Вот, вы Твардовского почитайте. Конечно, по сравнению с районной поликлиникой или больницей в те годы, там, 1969-й, 1970-й или, там, 1968-й, 1967-й, когда он там был, как член ЦК он был прикреплен, это, конечно, вот эта Кремлевка была ого-го. Но шутка же о том, что полы паркетные, врачи анкетные – это о Кремлевке. Потому что чтобы обслуживать Политбюро вы должны были там иметь, там, определенную национальность, определенных родственников и так далее, то есть по анкетам там. Где ваши родственники за границей и так далее. Вот, врачи анкетные. Там были хорошие врачи, там были разные врачи. Так же, как в районной больнице.
Но то, что мне представляется, вот, отвечая, все-таки, более серьезно на ваш вопрос, не только да или нет, то, что эти льготы судьям, оперативным работникам, которые рискуют жизнь, должны быть монетизированы не в виде бесплатного проезда, а в виде зарплаты, для меня это совершенно очевидно.
И тут же отвечаю на вопрос «Как вы относитесь к возможности бесплатного лечения судей в медицинском учреждении, построенном на средства тех, кто там лечится платно?». Я вам ответил. Они должны лечиться там платно. Их льгота, если с нашей точки зрения, предположим, вот, мы с вами, уважаемый Прималоджик считаем, что эта льгота на сегодняшний день заслуженная, мы ее должны перевести в деньги. И вот они пусть платят. Или не лечатся, тратят на другое.
Еще один вопрос, мое мнение о министерстве, агентстве по делам сирот. Ну, это конъюнктурное предложение, безусловно, для получения... Что такое федеральное агентство? Оно получит бюджет. Просто человек говорит «Дайте мне кран. Я буду открывать воду тем, кому захочу». Вот это и есть федеральное агентство.
Вообще усыновление сирот – это, чтобы вы знали, по закону это субъект Федерации, это не федеральные власти. И это муниципалитеты. И каждый принимает, каждая область может принимать, ну, в рамках федеральных решений свои решения. Поэтому федеральное агентство – это только как для денежного потока. Больше ни для чего. Вот, больше ни для чего. Деньги на сиротские дома, интернаты надо направлять напрямую в регион, причем целевым образом, отслеживая их федеральными инспекторами. Больше здесь, на мой взгляд, ничего не надо придумывать.
Последнее. Меня спрашивают, почему жена Путина стала невидимкой. Почему невидимкой? Вот 28 декабря видел Людмилу Александровну. Выглядит замечательно, разговаривает замечательно. Вот, чувствует себя свободно. Я не могу вам объяснить, почему, но я вот видел, она там... Это был прием в Кремле, она летала по залу как Анна Павловна Шерер, она как хозяйка салона. Я ее не видел год... Она со всеми общалась, с ней все общались. Ну, просто она не публичный человек. Она именно не публичный человек, она этого не любит. Все остальные вопросы, ну, к ее супругу. Но она жива-здорова и хороша собой.
Друзья мои, значит, этот список существует уже очень давно. Я уже рассказывал о том, что в декабре 2011 года без шума и пыли в Россию был закрыт въезд или, вернее, отказано в визе контр-адмиралу ВМС США Джеффри Харбисону, который раньше занимал пост начальника тюрьмы Гуантанамо. Еще раз, это декабрь, внимание, 2011 года, 13 месяцев назад. Причем, сам вице-адмирал Харбисон – он сейчас в Пентагоне, в Министерстве обороны США курирует отношения с Россией. То есть он, вот, прямой наш переговорщик, да? Вот, наш визави – вот, мы здесь, а он с той стороны. Его не пускают в Россию. Это абсолютное право МИДа. Но для этого не потребовалось никакого закона антимагнитского, промагнитского, немагнитского, ему просто закрыли визу, потому что, как считается, он нарушал права российских граждан в Гуантанамо.
Ну и хорошо. Что случилось через год, что вы об этом рассказываете? Что такого случилось? Да? Это вот такой ответ с опозданием на год? Или это, все-таки, был ответ с опережением на год? Ну, в общем, не совсем понятная история, но, тем не менее, она уже существует. Да и на здоровье. Вот уж не буду плакать по поводу того, что какие-то американские чиновники не смогут въехать в Российскую Федерацию или какие-то российские чиновники не смогут въехать в США. Это дело американцев, кого пускать, кого не пускать, это дело наших, кого пускать, кого не пускать. Поэтому чего там кричать-то об этом было? Ну, вот, у нас, видимо, такой задний крик.
Но! Я заодно решил, когда пришла эта новость, посмотреть, как он нарушал права российских граждан в Гуантанамо. Я напомню вам, что Гуантанамо – это такая база. Сейчас на ней находится 165 заключенных. Это база вне юрисдикции США, вы будете смеяться (обычной юрисдикции), она даже находится на территории другого государства – это военная база на острове Куба, арендованная у кубинского правительства, там не помню, по-моему, на 99 лет. Не помню, короче говоря.
Так вот после событий 11 сентября была создана такая база, куда направлялись захваченные и подозреваемые в террористической деятельности и поддержке Талибан граждане разных стран. США неоднократно тогда объясняли, что это даже не военнопленные. Это террористы, да? И они вне юрисдикции. Поэтому там действовало военное следствие, военные трибуналы с нарушением законов США, обычных законов. Правда, надо вспомнить о том, что был принят так называемый «Патриотический акт», который позволял федеральным службам таким как ФБР, ЦРУ, Агентство национальной безопасности выходить за рамки обычной юрисдикции. Напомню, что это закон. Но тем не менее, факт остается фактом – там были и пытки, там и водой обливали, и угрожали, там много чего было и есть. И когда к власти пришел Обама, его первым указом, напомню вам, было решение закрыть базу Гуантанамо или, вернее, не закрыть базу Гуантанамо, а прекратить процессы. Там шли процессы военного трибунала. Там судили, как бы, гражданских лиц военным трибуналом – в этом главное противоречие.
И когда Обама подписал этот декрет, сначала судья, который вел эти процессы на Гуантанамо, отказался выполнять декрет президента, потому что закон выше, чем указ. А затем и Конгресс США продолжал финансирование. Там как? Там не просто запретить – там закрыть финансирование или открыть финансирование, тогда работает. И до сих пор там действуют эти трибуналы, несмотря на указ Обамы. Такая, забавная история, может быть, для нас совсем непонятная: как же так, президент с ядерной кнопкой какую-то тюрьму на 165 человек не может прихлопнуть. А не может.
Еще раз скажу, что там, безусловно, нарушались права человека и, безусловно, там с точки зрения правозащитников были пытки. Но российский МИД заявляет о российских гражданах, которых там пытали. Это небольшое преувеличение, потому что если говорить о Харбисоне, то он стал директором в августе 2010 года, начальником не тюрьмы, а базы Гуантанамо, всей. Там же не только тюрьма и тем более, что он – контр-адмирал военно-морских сил США, да? Он не из ФСИНа, что называется, не из Федеральной службы исполнения наказаний.
Так вот, в августе 2010-го и уволился он, по-моему, в 2011 году, он год занимал пост начальника базы. В это время и до сих пор на этой базе находится один российский гражданин. Список известен, он не закрыт. Вы скажете, что даже один российский гражданин – это много. Согласились. Но давайте, все-таки, говорить... Вот, если говорить о Харбисоне, то он может быть причастен только к нарушению прав одного российского гражданина – я сейчас об этом гражданине буду рассказывать.
Значит, за все время существования базы Гуантанамо на ней на сегодняшний день известно побывало 8 российских граждан, считая вот этого одного. Там история такая, что там захваченные в Афганистане и в Пакистане подозреваемые – они сортировались. Те люди, которые были захвачены как террористы или пособники террористов, они отправлялись на Гуантанамо. Те люди, которые были захвачены с оружием в руках во время боев, они там отправлялись в местные тюрьмы.
Значит, 8 российских граждан, которые в свое время перешли границу Пакистана и Афганистана, и были захвачены во время контртеррористических операций. Всего 8. 7 из них по требованию российского правительства были переданы в Россию в 2004 году. 8 лет. Вспомнила бабушка, как девушкой была, это называется, по поводу нарушения прав. Что же вы тогда-то не принимали никаких мер?
Они сидели где-то года 2. Их имена тоже известны и их вполне можно найти в интернете, если кому интересно. Чтобы мне подробностей просто не зачитывать, да? Двое из них 7-х, которые вернулись, они все сели, естественно, в фильтрационный такой следственный изолятор, все семеро и затем все семеро были отпущены на свободу, признаны невиновными и отпущены на свободу. Двое из них через год-полтора были арестованы, преданы суду, обвинены в подрыве нефтепровода в Татарстане и получили приговор уже в РФ 13 и 11 лет тюремного заключения. Они сидят. То есть в данном случае они, видимо, в Афганистане занимались тем, чем они занимались и в Татарстане. Значит, зовут их Равиль Гумаров и Тимур Ишмуратов.
Американская международная компания Human Rights Watch считает, что их в российских тюрьмах подвергали пыткам и что они признались под пытками о том, что они взрывали в Татарстане газопровод или нефтепровод. Я должен сказать, что мы тогда освещали достаточно подробно это дело. Ну, как-то сомнения есть всегда, но их мало. Это именно те люди. Те люди, которые прошли обучение, и когда их выдавали Российской Федерации, в сопровождающих бумагах было сказано, что они проходили обучение в Афганистане в лагерях боевиков. Видимо, ну, по решению уже российского суда, освобожденные узники Гуантанамо, приехав сюда, применили эти умения. Это история такая.
Есть еще одна история. Где остальные 5? Один из них находится под стражей в России, естественно, под следствием. Двоих из них снова задержали в августе 2005 года в Москве, заподозрив в причастности к серии терактов. Через месяц их выпустили из следственного изолятора, принесли извинения и они оба – это Айрат Вахитов и Рустем Ахмеров – они покинули РФ и живут в одной из ближневосточных стран, как сообщают наши коллеги.
Итак, значит, двое осуждены на 13 и 11 лет за терроризм, один сидит под подозрением, еще двое покинули страну после подозрения и извинения в террористических актах. Еще один гуантанамовец, скажем так, Шамиль Хаджиев был задержан в декабре 2004 года, того года, когда его выдали, депортировали сюда. Его отпустили и он уехал в Европу, он тоже не живет в России. В общем, сейчас, насколько я понимаю, из 7-ми бывших гуантанамовцев, российских граждан, которые в России, трое сидят, трое покинули страну (Россию) и один скрывается. Вот эти 7 человек.
И есть 8-й человек, который ныне находится в Гуантанамо среди 165 заключенных. Этот человек, по-моему, его зовут Рауль Мингазов... Я не помню. Вот, фамилию я точно помню, а имя не помню. Мингазов, да. Значит, он сидит. В 2010 году, в начале 2011 года американский суд постановил освободить его и не просто освободить его из Гуантанамо... Там какое правило? Даже если вас освобождают из Гуантанамо, вы не можете жить в США, вас, вот, высылают, кто хочет, тот принимает. Так вот с ним особая история – его готова принять татарская община штата Миссури и взять его то, что называется, на поруки.
Тем не менее, суд постановил его освободить, однако он достаточно их пор не освобожден, потому что американские исполнительные власти, военные власти объявляют о том, что есть апелляция, приговор еще не вступил в силу по освобождению. Вот это 8-й российский гражданин. Он не хочет ехать в Российскую Федерацию, он не хочет быть депортирован в Российскую Федерацию. У руководства Гуантанамо, как я понимаю, идут переговоры с федеральными властями и с общиной в штате Миссури. Ну, вот это, собственно говоря, и то, что нас связывает сейчас с Гуантанамо.
Поэтому еще раз вернусь к началу и к сегодняшней новости. Я считаю, что страна вправе закрывать въезд другим чужим гражданам, желательно знать за что, потому что очень часто бывает, что, скажем... Я сталкиваюсь с этим в нашей стране, говорят «А нельзя въезжать» - «Почему?» - «А мы так решили. Угроза национальной безопасности» – «Ну, ребят, а в чем угроза национальной безопасности?» - «А вот это не ваше дело». Это суверенное право страны, тем не менее, юридическое, любой страны, Российской Федерации, США. И поэтому, собственно, чего?.. Ну, создавайте список там Гуантанамо, можно создать список еще какой-то, еще какой-то. Не имеет значения, на самом деле, потому что главное, что в акте Магнитского, если кто читал на сайте Магнитского, то там же не визовый режим. И так визы могли закрывать и уже закрывали российским чиновникам. И решение Госдепа по закрытию списку Магнитского, вот этим 60 людям, оно было принято полгода назад администрацией Обамы, Госдепом.
Речь идет а) о том, чтобы это сделать не по воле Госдепа, президента, а законом, то есть публично. И речь идет, конечно, о невозможности этим людям иметь счета, проводить операции с недвижимостью, попытки, там, пристраивать семьи, получать гражданство. Но еще раз повторю, речь идет о том, что одна страна закрывает для граждан другой страны такие возможности.
Мы признаем, безусловно, право России, нашей страны такие меры предпринимать и я не понимаю, почему по этому поводу идет такая бешеная кампания в отношении другой страны. Какой мерой меряете, такой и измерены будете, как сказано в большой книге.
Это то, что касается этих списков. Ну и чтобы перед новостями не переходить на другую тему, я обратил бы ваше внимание на то, что вот... Я говорил неделю назад, вы мне не поверили. Я говорил о том, что решение о том, что 52 ребенка, которые усыновлены уже американцами, они уедут в Штаты. Да, будут проблемы, у отдельных будут проблемы, где-то судьи ведут себя пугливо, недобросовестно. Я думаю, что в этом вопросе на следующей неделе поставит точку Верховный суд, который разъяснит, что судебное решение, вошедшее в силу, оно не может быть отменено ни президентом, ни Павлом Астаховым, ни кем-либо другим. Это судебное решение от имени... «Мы, народ Российской Федерации», от имени народа Российской Федерации оно вступило в силу. Значит, оно вступило в силу.
Кстати, еще одна история по поводу Верховного суда. У меня есть еще 2,5 минуты до новостей. Я сегодня приехал из Петербурга, и был поражен тем, какой отклик в Петербурге и среди людей, принимающих решения, и среди просто граждан, покупателей в аптеке за углом, тетки из очереди, как тут принято (как оказалось, тут новый термин возник), говорить, объявленное решение о возможности закрытия 31-й онкологической детской больницы, единственной в Санкт-Петербурге. На этом месте должна быть выстроена некая другая история для судей Высшего Арбитражного и Верховного судов.
Просто я вам скажу честно, это так вот население реагирует, как в свое время реагировало на газпромовскую башню. То есть это сплотило людей совершенно разных профессий, политических взглядов. Это такая вот история, это история-история, она только начинается.
И я был совершенно потрясен, когда мои собеседники вчера в Петербурге, разговаривая со мной, они переходили, о другом говорили. Они переходили на тему «А что вы думаете по поводу?» Что я думаю по поводу? Этого делать нельзя, я думаю. И я бы обратил ваше внимание, все-таки, на то заявление, которое сегодня было сделано пресс-секретарем председателя Верховного суда о том, что Верховный суд, который не выбирает место, безусловно, это делает Управление делами президента... Естественно, что городское здравоохранение, кому подчинена больница или надо проверить, все-таки, в чьем ведомстве, или это Министерство здравоохранения, или городское должны сказать свое слово, но Верховный суд сегодня свое слово сказал. Они обеспокоены. Они сегодня продемонстрировали свое несогласие, на мой взгляд, с этим. Да, им предложат, они переедут, мы знаем, как это наши умеют делать. Но то, что Верховный суд репутационно (это репутационная история) понимает, что если там будут поставлены судьи на этом месте, никакой репутации у Верховного суда и у Высшего Арбитражного не будет. Судьи – это вопрос доверия и репутации, и поэтому очень важное сегодня, на мой взгляд, заявление представителя Верховного суда о том, что вот это беспокойство донесено до всех наших слушателей, включая тех наших слушателей, которые тоже наши слушатели.
НОВОСТИ
А.ВЕНЕДИКТОВ: 21 час 35 минут, это программа «Суть событий», напомню, Сергей Пархоменко в отпуске и я, Алексей Венедиктов вот тут с вами на разные темы разговариваю. Во-первых, наши победители, те, кто получают 12-й номер журнала «Дилетант» и ответили правильно про народного благодетеля, который в своей политической программе обещал курицу в горшочке каждое воскресенье каждому крестьянину, это добрый наш король Генрих Четвертый, Генрих Бурбон, Анри Четвертый. Кстати, именно про это будет в следующем номере «Дилетанта», про курочку в горшочке, откуда пошло, откуда пошел миф. Будет целая статья. Так что вы ждите.
Значит, наши победители. Я называю последние 2 цифры телефона и имя, кто получает 12-й номер журнала «Дилетант» - их 20 человек, потерпите. Виталий, чей телефон заканчивается... Я надеюсь, что это не Дымарский – главному редактору это зачем? Заканчивается его телефон на 76. Константин – 78, Андрей – 05, Виталий – 84, Юрий – 17, Инна – 87, Михаил – 80, Антон – 71, Аркадий – 67, Павел – 31, Наталья – 90, Сергей – 37, Лариса – 66, Алексей – 71, Борис – 12, Жанна – 91, Даша – 35, Валерий – 90, Адель – 51 и Александр – 08. Это вот наши победители.
Ну, меня тут, естественно, сравнивают с разными там людьми. Но это не программа «Без посредников», это не программа про радио, это, все-таки, программа про политику, поэтому я про радио и про журналистов радийных говорить не буду в этой программе.
Меня просят прокомментировать самоубийство Долматова. Я не могу прокомментировать самоубийство. Я не понимаю и, слава богу, не был в такой ситуации, когда об этом подумывал и, дай бог, не буду никогда. Но мы с вами знаем, что самоубийства, суициды – вещь, в общем, достаточно распространенная.
Конкретно не хватает материала, что случилось. Ну, не хватает, еще рано говорить. Но я вам могу сказать, что в свое время я читал, даже в советское это было время, об эпидемии самоубийств белых офицеров, которые вынуждены были покинуть Родину под давлением большевиков, на Балканах, в Турции, во Франции, в Париже. Это была эпидемия, это было очень много людей, которые не смогли жить вдали от родины. Ну, естественно, были внешние, сиюминутные обстоятельства какие-то, да? То есть в основе лежит, как мне кажется, не сиюминутный фактор, не что-то одномоментное, да? Для того, чтобы человек принял такое страшное решение (кажется невозможным это решение), что-то должно было накопиться. И пока мы знаем только то, что есть некое письмо то ли его к матери, то ли его мамы к нему, о котором сегодня говорил представитель нидерландского посольства. Мы не знаем это письмо, нет в практике западной дипломатии отдавать всяким каналам личные документы. Но, на самом деле, я так думаю, что, конечно, парня затравили. Конечно, парня затравили.
Послушайте, молодой, успешный, талантливый, один, действительно, из тех, кто делает, как принято говорить, ракетный щит родины и делал это, как я знаю, как мне рассказывали, с увлечением, да? То есть чего не хватало-то, эй? Почему ушел, вот, в оппозицию, в радикальную оппозицию? Вряд ли этот человек там устраивал массовые беспорядки, да? Но вынужден был бежать, скрываться, оказаться вдали от родины, просить политического убежища, в котором ему было отказано, писать апелляцию, затем, как говорят голландцы (опять проверить не могу), по ошибке был перемещен в депортационный, а не в такой центр, где ожидают апелляции, да? То есть он был помещен как нелегальный эмигрант. После момента отказа он становится эмигрантом нелегальным.
И это страшная трагедия, прежде всего, для семьи и для друзей всегда. Это никак не связано, на мой взгляд, с политическими убеждениями. Хотя, конечно, когда люди попадают, видимо, попадают в эмиграцию, вот такие суицидальные наклонности – это не только российское. Очень тяжело, скажем, переживали эмиграцию французские аристократы после революции, да? В одночасье все рухнуло. Они начинали жизнь многие с нуля. Тяжелейше переживали эмиграцию, особенно первый момент, когда ты еще висишь в воздухе, скажем, в ходе революции английской, вот, окружение будущего Карла Второго.
Но я еще раз повторяю, что, безусловно, это трагедия для семьи и для друзей. Здесь я политически не готов сейчас это разбирать. Мы знаем просто его политическую судьбу – она очевидна. А что привело его к самоубийству? Ну, к самоубийству приводит обычно либо безысходность, либо кажущаяся безысходность. Да? То есть человеку в этот момент кажется, что выхода нет, что всё. И кто-то может терпеть и пережить этот момент, кто-то не может. Поэтому чего тут комментировать в этом смысле? Очень жалко, что люди сами лишают себя жизни. Там среди, наверное, российских граждан мало последователей индуистской религии, что мы там живем много-много жизней, перерождаемся туда, кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса, как пел Владимир Семенович Высоцкий, да? «Хорошую религию придумали индусы».
И поэтому лишать себя добровольно жизни – ну, мне кажется, что, ну, не дай нам бог каждому оказаться в ситуации, когда нужно принимать такое решение.
Поэтому чего тут можно еще сказать? Будем следить за информацией, абсолютно точно за ней будем следить. Андрей Моргулев спрашивает «То есть не достаточно информации о том, что его поместили в депортационную тюрьму?» Не достаточно. То есть его поместили в депортационную тюрьму. В депортационной тюрьме находится масса людей, которых экстрадируют во все страны и страны с гораздо большими, скажем, кровавыми режимами реально. Да? И много ли там кончает жизнь самоубийством, Андрей? То есть условие необходимое, но не достаточное. Давайте там поговорим об этом. Не достаточно.
Так, пошли дальше. Что у меня? Я буду чередовать оттуда-отсюда, оттуда-отсюда. Ну, на вопросы, какое будущее ждет нашу родину. Нашу родину ждет прекрасное будущее. Знаете, вот я в этом смысле исторический оптимист, я вообще не понимаю все эти разговоры про порочный круг и так далее. Знаете там, когда люди, которые прошли войну, на фронте прошли войну, говорят «Боже мой, какой ужас! Что происходит?» Я говорю, послушайте, вы проходили войну, падали товарищи, вы были ранены, голод, погибли близкие. Вот, где был ужас. Это разве ужас? Это разве ужас? Ну, надо жить, надо бороться за свои идеалы, за свои взгляды. Но ужас – это, извините, это... Если вы так представляете ужас, то есть пусть это будет самый большой ужас вашей жизни, я имею в виду в целом. Конечно, для тех семей, у которых люди в тюрьме, для семей политзаключенных, им плевать, сколько политзаключенных, их ребенок – политзаключенный, сын там, брат, муж – политзаключенный. И в России появились политзаключенные, с моей точки зрения. Это в первую очередь ребята с Болотной и это Pussy Riot. Это люди, по политическим мотивам сидящие в тюрьме. И можно сколько угодно обманывать себя и других, говорить «Нет-нет-нет, это вот такое». Ну да, мы помним, что и в известное время тоже, в общем, как-то обвиняли в одном, а сажали за другое. Вот, у нас товарищ Берия тут... Как бы, вы знаете, что в Министерстве внутренних дел висят портреты всех министров внутренних дел. Будучи там сравнительно недавно, мы с коллегами, рассматривая эти портреты, опять видим портрет Берии. Товарищ Берия был расстрелян как английский шпион, и вот он до сих пор английский шпион. Именем Советского Союза. И вот висит портрет английского шпиона, да? А куда слово выкинешь?
Там висит и портрет Протопопова, последнего министра внутренних дел и ставленника Распутина. Не последний он, конечно, был, ну, не важно. В общем, вот этот ставленник Распутина, один из чудовищных совершенно людей по вкладу в развал России (ну вот если так вот брать) своей неопытностью, своей коррупционностью, своим сумасшествием, да? Ну, висит. Расстрелянный тоже, между прочим.
Поэтому это серьезный вопрос. Мы все – граждане нашей страны, и каждый представляет ее будущее по-разному и считает прекрасным разное.
Будучи вчера в Петербурге, у меня встреча со студентами университета. Спросили: «Алексей Алексеевич, а вот как вы боретесь со злом?» Так, глобальненько, да? Я сказал: «Вы знаете, я зло от добра не отличаю». Ну, это вызвало определенный шорох в зале. Но я, естественно, руководствовался фразой «Но поражение от победы ты сам не должен отличать», но, вот, я тут же привел пример и вот мы как раз сегодня с Сергеем Бунтманом про это говорили. Вот, объявление тяжелобольному пациенту, что он скоро умрет, - это злое дело со стороны врача или доброе дело? Вот, как правильно? Что правильно? Что ухудшает или улучшает его состояние? Вы же не можете... То есть мы в целом не можем принять решение. Каждый может принять решение свое, но мы знаем, что целые медицинские школы считают, что скрывать правду от больного – это зло. Скажем, германская медицина. А российская медицина считала, что говорить правду умирающему – это зло. Ну и как вы отличать будете зло от добра в этом смысле?
Вот. Поэтому, на самом деле, действительно, поражение от побед ты сам не должен отличать.
Ну, про Развозжаева я понимаю, как он границу перешел, на такси переехал. Как правильно сказал Владимир Маркин в эфире «Эха Москвы», все мы – дети своего времени. И времена не выбирают, добавлю я, в них живут и умирают. Вот эта история с такси – это такой троллинг, который, я думаю, умным людям показывает, что «ребят, вы чего, сами не понимаете, что ли?»
Так, дальше что у меня здесь? Зять комиссара по правам... Ну, вы знаете, мы редко делаем специальное интервью вне Москвы у иностранных руководителей. Когда едем куда-то, чего-то едем, тогда делаем. Вот, съездил Белькевич, взял интервью у Жискара д’Эстена, бывшего президента. Замечательно. Вот сейчас, надеюсь, Софико Шеварднадзе поедет, возьмет интервью у бывшего президента Сербии Тадича. Там фантастические истории происходят в Сербии сейчас. Вот сейчас человек, который не у власти, которому не надо, но бывший президент... Это очень интересные люди. Который может говорить более свободно, чем когда ему решения принимать, да? Он – частный человек. Мне кажется, что это интересная история.
Так. Забыл, конечно, Михаила Борисовича Ходорковского среди политзэков. Забыл, виноват. Вот, видите? Видимо, считаю, что скоро выйдет. Да, конечно, я считал и считаю, что Михаил Ходорковский и Платон Лебедев, они сидят по политическим мотивам. И даже вот эти певцы раннего путинизма типа Михаила Леонтьева, Александра Гордона, ну, представляете, чего они говорили? «Да, по политическим мотивам. Он хотел захватить Государственную Думу и совершить государственный переворот». Но это по политическим мотивам же, правильно? Причем здесь налоги?
Да, совершенно верно, Михаил Борисович Ходорковский сидит... Не за то он сидит, что называется. Сидит несправедливо, на мой взгляд. Я уже это говорил и моя точка зрения не изменилась. Я, конечно, мало чего понимаю вот в этих налоговых историях, но, безусловно, крупные компании российские все пытались обойти закон, все пытались обойти закон тогда. Но конкретно он сидит только потому, что его политические взгляды и, возможно, действия... Вот, выйдет, мы с ним поговорим здесь, за этим столом для вас, были ли действия? Путин нам сам говорил, помните? «Мы же договорились не финансировать коммунистов, а он финансировал». Ну, это чего? Это чисто политическая история. Да? Я уж не знаю, чего там договорились, не договорились, но эта история политическая. Поэтому, конечно, забыл об МБХ, извините. Надеюсь, все-таки, что в какое-то обозримое время Михаил Борисович будет в этой студии и Платон Лебедев будет в этой студии. И мне кажется, что очень важно поговорить с ними будет о том, как вот эти годы в тюрьме, в лагере, как они сменили угол зрения, что, собственно, это меняет.
У нас бывали уже люди, которые сидели. Но это были другие тюрьмы, другие условия и другая история. Ну, ладно, не буду об этом. Не буду о грустном, пошли дальше.
Что происходит... Не понимаю. А, ну да, это уже... По Магнитскому я уже ответил, по этому поводу, поэтому не буду.
Спрашивает Андрейка71: «Вот, почему министры отчитываются Путину? Это говорит о слабости и некомпетентности премьер-министра Медведева? Я так это воспринял». Если вы сделаете полтора шага назад и вспомните, что министры путинского правительства отчитывались перед Медведевым, вы успокоите свою совесть. Дело в том, что Россия – конечно, это президентская или, если хотите, суперпрезидентская республика. И даже абсолютно формально, чтобы вы помнили, министров у нас назначает, внимание, президент. Внимание, всех. Не только тех, кто силовики, там, со звездочкой, как принято говорить, которые и так подчиняются напрямую президенту, не важно, как его фамилия. По закону, по Конституции министры Дальнего Востока, культуры, связи назначаются и освобождаются от должности президентом Российской Федерации по представлению премьер-министра. Это правда. Но при этом указом президента. Это подчеркивает характер президентской республики.
Более того, ну, где-то полгода тому назад, ну, год, может быть, в стенах администрации начали серьезно поговаривать, а зачем нам вообще функция премьер-министра в такой ситуации? Вот, в США нет премьер-министра. Глава правительства – президент. Да? У него собираются вот эти все министры, он во главе стола, слева госсекретарь, справа секретарь по обороне и он является... Ну, он реально является председателем правительства. И, вот, я знаю в администрации людей, которые говорили Путину и Медведеву, кстати, еще Медведев был, о том, что, а, может быть, для России устойчивость в этом? И Путин отвечал, что нет, как раз устойчивость в том, что правительство занимается операционными вопросами и председатель правительства берет на себя риски... Это Путин говорил, будучи премьер-министром. То есть он, Путин берет на себя риски экономических решений, президент осуществляет в соответствии с Конституцией, ля-ля-ля, читайте Конституцию.
Поэтому отчеты министров ни о чем не говорят. Ну, мы с вами прекрасно понимаем, что даже когда Путин был премьер-министром, все-таки, его политический вес был весомее, извините за тавтологию, нежели вес Дмитрия Медведева, президента. Не только функцией, не только креслом определяется политический вес. Он определяется еще опытом и он определяется наличием преданной и самостоятельной команды, которая тебя поддерживает. Поэтому Дмитрию Анатольевичу еще набирать. И я думаю, вот, когда все говорили, помните, говорили «Вот, его сейчас снесут, осенью снесут», я говорил «Подождите, никуда его не снесут. Никто его не снесет». Можно быть недовольным, как он работает или как работает правительство, и очень много недовольных, в том числе бизнес очень недоволен, потому что не принимаются решения... А кризис – он все время ходит где-то там за дверью, у черного входа, да? Но при этом надо понимать также и то, что, все-таки, конечно, в конечном итоге в нашей стране сейчас все в голове у одного человека, ручное управление. Россия в ручном управлении. Этот начальник, собственно говоря, является Путиным. И когда мне говорят «Вот, депутаты проголосовали так»... Значит, проблема не в том, что депутаты проголосовали так, а в том, что они проголосовали так, как им сказали. Завтра Владимир Владимирович скажет по-другому и они проголосуют по-другому. В этом проблема – в отсутствии институтов. А не в том, что они голосуют хорошо или плохо. И потом где вы их видели?
Так, пошли дальше. Вот странно пишут. Вы знаете, иногда удивляешься людям. Вроде, там, все в интернете, люди пишут внятные вопросы, хорошие вопросы. Ложный посыл. Ну, например. Вот, уважаемый Ибупрофен: «И в России, и на Украине руководители не могут отойти от власти» и так далее. Послушайте, на Украине дважды президент действующий проигрывал выборы и уходил от власти. Это был Кучма и это был Ющенко. Можно по-разному относиться к Кучме, к Ющенко, к Януковичу, к Тимошенко, но они уходили от власти, проиграв выборы. И когда избирательная комиссия заканчивала подсчет голосов, до свидания, они отходили от этой власти, несмотря на риски. И мы знаем, что и против Кучмы были попытки возбуждения (и продолжаются) уголовного дела, и на Ющенко сейчас пытаются, и Тимошенко посадили как политического противника, естественно.
Но я еще раз хочу вам сказать, что на Украине мы имеем в этом смысле как раз позитивный пример. В том, что да, очень... Я понимаю, как не хочется уходить от власти. Президент, да, в общем, большой страны... Слушайте, на Украине, по-моему, 55 миллионов жителей, да? Это не самая маленькая страна европейская. И тем не менее, общество такое, что... Ну, вот, не поймут. Вот, нечего тут цепляться.
Посмотрим, как будет дальше. Но я просто отвечаю на то, что вы задаете мне, как бы, правильный вопрос, но у вас ложный посыл и поэтому отвечать на него абсолютно бессмысленно, потому что у вас ложный посыл. Хотя, вы могли бы, прежде, чем задать вопрос, ну, хотя бы проверить это, да?
Так. Прималоджик спрашивает: «Вопросы обращены к членам судов всех мастей, а также к первым лицам». Ну, давайте я буду отвечать как первое лицо радиостанции. Первое. «Как вы лично относитесь к инициативе трансформации детского лечебного учреждения, оснащенного по последнему слову техники, в учреждение по обслуживанию членов судейских органов?» Отношусь отрицательно (вот, сразу могу сказать) и считаю, что это вот та же самая история монетизации льгот (сейчас вернемся к Зурабовским временам). Что, мне кажется, было бы важно? Чтобы судьи с учетом сложностей и опасностей их работы, и квалификации, судьи Верховного суда получали такую зарплату, которая позволяла бы им лечиться в клиниках платных (вот за эту зарплату), не прикрепленных, а платных, они могли бы выбрать там любую клинику в том же Санкт-Петербурге или в Москве и оплатить эти услуги. То есть, вот, монетизировать льготу прикрепленной поликлиники – вот, что надо сделать. И тогда бы, да, вот, кто-то получает больше, кто-то получает меньше. У одних возможностей будет больше, у других меньше. Но тем не менее, это будут общие клиники. Общие. И поскольку мы знаем с вами, что клиники имеют еще социальную такую... Не все услуги платные, скажем мягко, даже в платных клиниках, скажем, в травмпунктах, да? Вот это бы подтягивало общий уровень. Поэтому я вообще считаю, что все эти прикрепленные вещи – их надо переводить, вот, в зарплату людей, в пенсии людей, вот в эту монетизацию льгот. Вот это льгота, да? Быть прикрепленным к какой-то клинике или поликлинике – это льгота. Причем, еще неизвестно. Вы знаете, ведь, во времена Кремлевки так называемой на улице Грановского, вот, если почитать тоже воспоминания людей... Вот, вы Твардовского почитайте. Конечно, по сравнению с районной поликлиникой или больницей в те годы, там, 1969-й, 1970-й или, там, 1968-й, 1967-й, когда он там был, как член ЦК он был прикреплен, это, конечно, вот эта Кремлевка была ого-го. Но шутка же о том, что полы паркетные, врачи анкетные – это о Кремлевке. Потому что чтобы обслуживать Политбюро вы должны были там иметь, там, определенную национальность, определенных родственников и так далее, то есть по анкетам там. Где ваши родственники за границей и так далее. Вот, врачи анкетные. Там были хорошие врачи, там были разные врачи. Так же, как в районной больнице.
Но то, что мне представляется, вот, отвечая, все-таки, более серьезно на ваш вопрос, не только да или нет, то, что эти льготы судьям, оперативным работникам, которые рискуют жизнь, должны быть монетизированы не в виде бесплатного проезда, а в виде зарплаты, для меня это совершенно очевидно.
И тут же отвечаю на вопрос «Как вы относитесь к возможности бесплатного лечения судей в медицинском учреждении, построенном на средства тех, кто там лечится платно?». Я вам ответил. Они должны лечиться там платно. Их льгота, если с нашей точки зрения, предположим, вот, мы с вами, уважаемый Прималоджик считаем, что эта льгота на сегодняшний день заслуженная, мы ее должны перевести в деньги. И вот они пусть платят. Или не лечатся, тратят на другое.
Еще один вопрос, мое мнение о министерстве, агентстве по делам сирот. Ну, это конъюнктурное предложение, безусловно, для получения... Что такое федеральное агентство? Оно получит бюджет. Просто человек говорит «Дайте мне кран. Я буду открывать воду тем, кому захочу». Вот это и есть федеральное агентство.
Вообще усыновление сирот – это, чтобы вы знали, по закону это субъект Федерации, это не федеральные власти. И это муниципалитеты. И каждый принимает, каждая область может принимать, ну, в рамках федеральных решений свои решения. Поэтому федеральное агентство – это только как для денежного потока. Больше ни для чего. Вот, больше ни для чего. Деньги на сиротские дома, интернаты надо направлять напрямую в регион, причем целевым образом, отслеживая их федеральными инспекторами. Больше здесь, на мой взгляд, ничего не надо придумывать.
Последнее. Меня спрашивают, почему жена Путина стала невидимкой. Почему невидимкой? Вот 28 декабря видел Людмилу Александровну. Выглядит замечательно, разговаривает замечательно. Вот, чувствует себя свободно. Я не могу вам объяснить, почему, но я вот видел, она там... Это был прием в Кремле, она летала по залу как Анна Павловна Шерер, она как хозяйка салона. Я ее не видел год... Она со всеми общалась, с ней все общались. Ну, просто она не публичный человек. Она именно не публичный человек, она этого не любит. Все остальные вопросы, ну, к ее супругу. Но она жива-здорова и хороша собой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий