Утро не наступает потому, что ночи толком и не было. Семь часов, а Яна все так же сидит в углу кухни, скрючившись, нога на ногу, медленно и внимательно ощупывает свое тело, иногда протирает слезящиеся глаза. Жарко, на огне стоит латунная миска с толстым слоем грязноватой соли — она греется все время. Девять часов — то же самое, только из комнаты выходит Паша и начинает курить. Паша, в отличие от Яны, еще иногда спит — часа три, на угловом диване. Пепел аккуратно стряхивается в пустой коробок — он пригодится для нейтрализации кислотной среды на финальном этапе.
Впечатлительным просьба далее не заходить!
Паша и Яна — муж и жена, 10 лет вместе. Три года они сидят на «крокодиле» — так называют дезоморфин. Поставки героина в город перекрыл Госнаркоконтроль (ГНК) в 2008-м, и теперь 85—90% инъекционных наркоманов в городе — дезоморфинщики.
Место, где мы находимся, на языке гээнкашников называется притоном. А так — двухкомнатная квартира на первом этаже, с минимумом мебели. Фоном работает телевизор из комнаты. Сильно пахнет йодом, стены — в рыжих потеках. На кухне они сливаются в сплошное коричневое пятно. Два года назад взорвался «баллон» — пластиковая бутылка с бензином, содой и седалом-м. Бутылка взорвалась во время нагревания. Был пожар, но не сильный. Теперь соду заменяют «Кротом» — в этом случае нагревать не требуется, достаточно трясти баллон четверть часа, и все.
К 10 из комнаты выходит Лида — младшая сестра Паши. Ей 28, полноватая, с азиатским и каким-то совсем детским лицом. За ней плетется сонная одутловатая Катя, трет глаза кулаками.
Дозу на утро оставляют с ночи — без этого невозможно «начать двигаться». Красноватый раствор быстро и аккуратно разливают по шприцам.
Вообще-то сегодня Яна должна была идти отмечаться к инспектору. А Катя третий день не может попасть ни на работу, ни домой. Впрочем, дома ее не то чтобы сильно ждут.
Проводится ревизия. Кончился бензин и муравьиный спирт, и Яна отправляет Катю на бензоколонку. Все рассчитано до копейки — бензин продают минимум по 2 литра, то есть 50 рублей. Но на ближайшей колонке не принимают пластиковые канистры, а значит, бензин придется покупать через водителей. Но водители могут налить и бесплатно, ну или дешевле, а значит, денег Кате дается совсем впритык.
Катя единственная из всего притона пока имеет работу — грузчик на овощном складе. Смешливая короткостриженная блондинка, 28 лет, косолапит. (В притоне, кстати говоря, к Кате относятся со сдерживаемым презрением. Во-первых, ВИЧ+, да еще и отрицает. Во-вторых, лесбиянка.)
Бензин «неразработанный» — его ставят в углу, продышаться. Начинают готовить дозу. Лида идет раскатывать таблетки седала банкой, на ходу вырывает лист из собрания сочинений Василия Федорова — подстелить. Паша, плеснув в тарелку «муравьишки», счищает с боков спичечных коробков фосфор зубной щеткой. Яна идет взбалтывать баллон с ингредиентами в комнату.
Работает телевизор, МТВ. «Приглашаем на подиум участниц до 1,5 лет», — объявляет ведущая.
Снег за окном, на стене, под зеркалом, — алфавит с картинками: принцессы, птички, часики, варежки. Алфавит Танин, ободок со стразиками в волосах Яны — тоже ее.
Тане — дочке Яны и Паши — восемь лет, и по решению органов опеки она уже полгода находится в приюте. Скоро девочку переведут в детский дом, и этого Яна панически боится. «Но ездить к ней можно, ездить к ней разрешают. Она там в школу ходит, в первый класс, — объясняет Яна. — Может быть, ей там и вправду лучше, как инспектора говорят. Но нельзя ее в детский дом!»
В комнату заглядывает Лида и тут же, вежливо улыбаясь, выходит. Ее девятилетний сын Ваня тоже в приюте, но говорить об этом Лида не хочет. Отец мальчика вот уже два года как в тюрьме, 228-я — хранение и распространение. Как он сидит и когда выходит, Лида не знает: «Связь с ним потеряна всякая»
Яна стоит у самодельных весов, сделанных из шприцов и л’этуалевских карточек. Получившиеся ингредиенты взвешиваются, определяются пропорции. В качестве гирек используются спички. Быт наркоманов очень экономичен.
Ингредиенты ссыпают в фурик — стеклянный пузырек. «Ставится реакция» — пузырек закапывают донышком в соль на плите. Реакцию ставит Паша. Нужно вовремя снять фурик, вовремя разбавить раствор водой. Пузырек тихо дымится, внутри булькает красноватое2.
Через 10 минут раствор готов. Дымится, пахнет малиновым морсом. Лида осторожно выбирает жидкость шприцем через сигаретный фильтр. Из шприца разливает по личным шприцам каждого — по полтора куба. Теперь нужно разбавить «тропиком» — тропикамид, капли для глаз. «Тропик» усиливает эффект, но делает его более коротким. Он очень дорогой — 150 рублей, но после одного применения чистым крокодилом колоться уже невозможно. За «тропик» вечно идет война, и каждый хранит свой пузырек ближе к телу: Яна — в носке, Паша — в кармане спортивных штанов, Лида прячет под топиком. Шприцы у каждого тоже свои, так безопаснее. У всех — гепатит С, но «вичовых нет» — если Катю с ее сомнительным статусом не считать. Шприцы хранятся в пачках из-под чая — «Принцесса Нури», приятного чаепития. Колются инсулинками — тонкая, короткая игла.
— Паш, вмажь меня, — просит Лида. Склоняет голову набок, зажмуривается и, набрав полную грудь воздуха, затыкает нос. Паша примеривается и медленно вводит иглу в шею до основания. Подождав, вытаскивает до половины, вводит снова — ищет контроль. Находит, давит на поршень.
— Пашка, дуешь, — причитает Лида, не открывая глаз. — Дуешь, дуешь, дуешь!
Если не попасть в вену, раствор жжется огнем.
[
Паша вынимает иглу, вытирает пальцем струйку крови, примеривается к синеющей вене, втыкает снова.
— Спасибо, — вежливо говорит Лида и отходит на свое место — табуретка у плиты. Закуривает, но через полминуты выключается. Уголки губ опускаются вниз, Лида оседает на табуретке, клонится вперед, резко выпрямляется, снова начинает падать. Горящая сигарета приклеена к нижней губе.
center]
[/center]
Когда крокодил оказывается в вене, «начинается чернота». Все мышцы расслабляются, все мысли исчезают, перед глазами поднимается тьма. «Ничего нет, и тебя нет тоже, — вполголоса объясняет Яна. — Только ощущение, что все в мире правильно». Ни эйфории, ни галлюцинаций. 20 минут несуществования.
Второй отрубается Катя. Паша долго ощупывает бока — вены на ногах ушли, вены на руках ушли. Наконец, примеривается и тоже уходит. Остается Яна — напряженная, скрюченная, конец жгута зажимает ртом.
Яне некуда колоться. Распухшая левая рука от запястья до плеча багрово-фиолетового цвета, короста, из-под которой иногда выступает гной. Правая рука в «дорогах» — синяках вдоль вен и шишках — «часть рассасывается, часть нет». Ноги в кровавых потеках — в них Яна пыталась вмазаться утром.
«Видишь, ей хорошо, а мне ни о чем», — говорит Яна зло, кивая на Лиду. В шею может вмазываться только человек в нормальном весе. У Яны и Паши шейные вены уже ушли глубоко, не достать. Последний раз Яна взвешивалась зимой. Было 37 килограммов, но сейчас она еще худее.
Яна ощупывает себя равнодушно, как мясо на прилавке. Наклоняется, прощупывает каждую жилочку. Наконец зажимает запястье правой руки между ногами. Через минуту выпрямляется — вена лопнула, не получилось, начинает искать снова. Иногда это продолжается часами, но сейчас Яна справляется быстро, минут за пятнадцать. Как раз просыпается Лида.
После дозы хочется пить. Лида ставит чайник, в кружки ложками ссыпается сахар. В день сахара уходит несколько килограммов. Чай пьют быстро, быстро курят. Времени немного — надо готовить следующую дозу. Через 1,5 часа начнется ломка, перенести ее невозможно. Раствор готовится примерно столько же. Хранить его нельзя.
Поэтому крокодильщики живут «гнездами». Процесс варки должен идти непрерывно.
Яне 32 года, но выглядит она на 50. Черная кофта, черные блестящие бриджи. Очень худая. Ходит Яна странно. Равновесие она держать не может, и поэтому «летает» — падает назад или вперед, едва успевая подставлять ноги. Чтобы остановиться, ей нужно врезаться в стенку.
Вот и сейчас она летает по квартире, пытается провести уборку. Сил хватает на вытереть пыль с телевизора и положить использованные страницы в мусорный пакет.
Все трое учились в одной школе. В 14 лет Пашу посадили «за кражу госимущества» — воровал жетоны в таксофонах. Отсидел весь срок, вышел в 18 лет.
Толком-то познакомились на вечеринке.
— Когда меня в 19 по 228-й посадили, Паша пообещал моей мамке, что письмо напишет мне. Ну, переписка завязалась, посылку мне послал, письма мне писал еще. Прислал свои фотографии. И цыганка из наших зэчек мне сказала: ой, какой красивый, будете вместе. И вот столько у меня друзей было, столько ухажеров, а осталась я с ним.
У Яны звонит мобильный, коротко переговорив, идет открывать дверь. Пришел Ваджик. Ему негде «вариться», ходит сюда. В благодарность доза делается на всех.
— Он мне должен 300 рублей, — предупреждает Лида Пашу.
— Ну сейчас 400 с него возьмем на аптеку, а потом долг свой забирай.
Короткие переговоры в коридоре — и Катя уходит: нафтизин, инсулинки, пятикубовый шприц.
Ваджик на крокодильщика пока не похож — молодой стриженый парень, узкие джинсы, ремень с большими буквами HugoBoss, чистые ногти.
— У дочки взял пятихатку на лошадей, — объясняет. — Сп…ил, получается. Она же занимается у меня, знаете? В пятницу вот не выдержал, взял.
— Ты мне должен, — напоминает Лида. — Давай сюда.
— Ну четыреста я отдал уже. А триста попозже. Располовинь.
Обсуждают какого-то общего Дениса, которого на притон пускать не стоит: заделался ментовским.
— Может, отойдешь от окна? Распелся, — говорит Лида.
— Какие все нервные, боже мой.
— Ты базар свой отключи на фиг, — говорит Паша Лиде. — Ваджик, че там с работой ты говорил?
Ваджик довольно кивает:
— Смотри, Хмельницкого, 146. В этом же доме, с обратной стороны, там цех в подвале. Станок стоит распиловочный. Работаешь с 10 до 9 или хоть до 11 — как захочешь. Игорь, начальник цеха, каждый день там в обед. Приедешь часов в 12, он там по-любому будет. Если чё, только не от меня, чтобы я в говне не был. А ты приедешь?
— Постараюсь.
— Хорош колоться, умрешь же на… — говорит Ваджик, вмазываясь. — От тебя до работы 20 минут пешком всего. Вот у тебя есть желание?
Паша кивает.
— 15% от заказа. Там нормально выходит, только не колоться. Пацан, который шеф, все палит. Потому что сам кололся раньше. И мне уже предъявлял. «Ваджик, чё такие глаза?» Я говорю такой злой, типа: какие глаза, не спал три ночи. Вроде схавал…
После укола Ваджика дружно начинают гнать.
— Ваджик, уходи, — начинает Лида. — Шары свои зальешь и борзеешь. Твое присутствие бесит.
— Такая же фигня, — отвечает Ваджик равнодушно.
— Бл… вот чё за человек такой, — вторит Яна. — Тебе же сказали — уходи.
— Ты тут сидишь, и если менты придут — будет нам организация притона, — объясняет Паша.
Ваджик не уходит, ему хорошо. Разглагольствует ни о чем.
Разговор переходит на «героиновые времена». Когда продажу с рук «закрыли», некоторое время действовала банковская система. Деньги за дозу нужно было положить на счет в банке. Затем барыга звонил покупателю и сообщал, как найти «закладку» - припрятанный пакетик с наркотой. Много было кидалова – «иногда 8 штук за день потратишь, а так и не вмажешься».
— А помнишь, я васю одного выцепил, - начинает Ваджик. - Он сначала нормально делал закладки, потом кидать начал. Но постоянно адреса давал в начале Гагарина. А там дом такой - один подъезд, два этажа. И вот все вокруг него. То с балкона падает, то в подъезде на первом этаже заныкано. Звоню ему потом – не кидай меня больше, знаю ведь, где живешь, приду.
— А если не его адрес? — сомневается Паша. — Они ублюдки вообще — к друзьям, к соседям заходили сбрасывать.
— А как-то положили за почтовый ящик. Пока искали, весь ряд сняли, — хвалится Ваджик. — Или вот еще было. Закладка в трубе, труба из земли торчит, то есть один конец в земле. Я пальцами лезу, а пакетик вниз дальше уходит. Андрюха полчаса веточкой выковыривал. А тут еще бабки как назло. Все им интересно. Котенок, говорю, от нас сбежал, а сам на кумарах, трясет.
Паша шикает. Квартира на первом этаже, и с улицы слышимость очень хорошая — в кухонном окне огромная дыра, стекло разошлось трещинами. Стекло выбивала милиция под новый год, когда приходили искать в притоне человека.
Наконец Ваджика выгнали.
— После Ваджика пить нельзя, у него глисты походу, — лениво говорит Лида. — Катюш, помой кружечки.
Когда крокодил только появился, по городу ходило много мифов. Среди прочих — что его с помощью можно быстро слезть с героина. И это, в общем, правда: дезоморфин снимает героиновую ломку. Но обратно на героин перейти уже не получается — крокодиловую ломку может снять только крокодил, и человек обречен жить в непрерывном цикле.
Практически нет людей, которые начали употреблять крокодил «с нуля». Просто однажды оказывалось, что дозу героина достать невозможно, наступала ломка. Тогда решали «сняться» — один раз, конечно.
Дезоморфин приспосабливается к любым условиям, у него минимальные требования. Наркотик бедных городов. Больше не нужны дилеры, оптовики, курьеры, маршруты через границу, завязки в правоохранительных органах. Только чистая, беспримесная зависимость.
Все «новички» сейчас сидят на другом наркотике — солях. Соли, в отличие от крокодила, оказывают будоражащий эффект и вызывают сильные приступы паранойи. Соли убивают еще быстрее, чем крокодил: через две недели употребления начинается энцефалопатия.
— Юля, дура, не звони, б… — устало говорит Яна в телефон. — Зачем? За мясом! Ты меня выведешь. Я тебя оглашу на все Шаповское. Если ты приедешь, я тебе ебучку разобью.
Из-за Юли неделю назад в квартиру пришли менты. До этого притон в их базе данных не числился.
— Эта дебилка украла телефон, где ночевала. Сенсорный, хороший, — объясняет Лида. — Принесла нам, я дала за него две дозы — сама она варить не умеет. А потом ее взяли. Так она сдала все расклады — где, кому, что.
- Ну то есть ей в отделе чемодан устраивали — голову привязывали к ботинкам, — уточняет Паша, поморщившись. — Стоишь так, и за 15 минут чемоданом себя чувствуешь. Слоника еще потом — противогаз на голову одевают, и воздух закрывают рукой. Ну и что, мы-то тут при чем.
Теперь звонит телефон Паши — Яна закатывает глаза. Юля звонит не извиниться — Юле нужна доза. Но «ментовскую» не вмажет никто — а вдруг контрольная закупка. Юля звонит еще четыре раза.
Дурная слава уже пошла по городу, поэтому людей на квартире у Яны и Паши почти нет. В обычном притоне одновременно находится десяток человек. Соблюдается живая очередь — кто-то готовит ингредиенты, кто-то уже варит, кто-то вмазывается. Но в запаленный притон стараются не ходить.
Госнаркоконтроль по дезоморфину не работает — мелко. Крокодил — вотчина НОНа, «незаконный оборот наркотиков», отдел городского УВД. Вот ноновцами и была произведена контрольная закупка, если это можно так назвать.
— Заходит молодой парень, представляется — Руслан, показывает документы, — спокойно рассказывает Лида. — Меня отводит в сторону и объясняет: или добром оформляем контрольную прямо сейчас, или через полчаса я толпу приведу. Отвезли затем в стакан милицейский, все оформили, как будто бы я их внештатнику Андрею дозу продала. И меченые деньги, и бумаги, и понятые, все зафиксировали. Вчера он приезжал, паспорт мой завозил — его изымали для ксерокопий. Теперь суд будет. Добровольно на контрольную разве пойдешь?
— Лет 6 будет, наверное, — уточняет Паша. — Но тебя хоть не били.
— И говорит: я вам одолжение делаю, спасаю вас. Вы или сдохнете, или отсидите-перекумарите. Пусть так, но зачем срок? — Лида плачет.
Пока варят новую дозу, Катя успокаивает Лиду. Лида тут единственная не сидела, а вот Катю судили трижды, и ей есть что рассказать. В 24 – грабеж, условно, потом воровство – 3 месяца поселения, затем опять воровство – 2 года общего, сейчас под условным.
Судя по Катиным рассказам, что на зоне, что в интернате, где она росла, примерно одинаково. «Когда первый раз попадаешь, да, другой мир, по-другому все живут, другая школа выживания. Но как себя поставишь, так и будет, — размеренно объясняет Катя. — Такая же жизнь, как и в реальном мире, только за решеткой. Форма одежды не своя, другие порядки, дисциплина, работаешь-работаешь на швейной фабрике днем, а вечером моешься. Чистота и дисциплина — самое главное в жизни».
— Катя, домой не собираешься что ли? – интересуется Паша.
— Вот завтра на складе отработаю и пойду.
Катя живет в двухкомнатной вместе с мамой, отчимом, двумя сестрами, дедом и 2-х месячной племянницей.
Впечатлительным просьба далее не заходить!
Паша и Яна — муж и жена, 10 лет вместе. Три года они сидят на «крокодиле» — так называют дезоморфин. Поставки героина в город перекрыл Госнаркоконтроль (ГНК) в 2008-м, и теперь 85—90% инъекционных наркоманов в городе — дезоморфинщики.
Место, где мы находимся, на языке гээнкашников называется притоном. А так — двухкомнатная квартира на первом этаже, с минимумом мебели. Фоном работает телевизор из комнаты. Сильно пахнет йодом, стены — в рыжих потеках. На кухне они сливаются в сплошное коричневое пятно. Два года назад взорвался «баллон» — пластиковая бутылка с бензином, содой и седалом-м. Бутылка взорвалась во время нагревания. Был пожар, но не сильный. Теперь соду заменяют «Кротом» — в этом случае нагревать не требуется, достаточно трясти баллон четверть часа, и все.
К 10 из комнаты выходит Лида — младшая сестра Паши. Ей 28, полноватая, с азиатским и каким-то совсем детским лицом. За ней плетется сонная одутловатая Катя, трет глаза кулаками.
Дозу на утро оставляют с ночи — без этого невозможно «начать двигаться». Красноватый раствор быстро и аккуратно разливают по шприцам.
Вообще-то сегодня Яна должна была идти отмечаться к инспектору. А Катя третий день не может попасть ни на работу, ни домой. Впрочем, дома ее не то чтобы сильно ждут.
Проводится ревизия. Кончился бензин и муравьиный спирт, и Яна отправляет Катю на бензоколонку. Все рассчитано до копейки — бензин продают минимум по 2 литра, то есть 50 рублей. Но на ближайшей колонке не принимают пластиковые канистры, а значит, бензин придется покупать через водителей. Но водители могут налить и бесплатно, ну или дешевле, а значит, денег Кате дается совсем впритык.
Катя единственная из всего притона пока имеет работу — грузчик на овощном складе. Смешливая короткостриженная блондинка, 28 лет, косолапит. (В притоне, кстати говоря, к Кате относятся со сдерживаемым презрением. Во-первых, ВИЧ+, да еще и отрицает. Во-вторых, лесбиянка.)
Бензин «неразработанный» — его ставят в углу, продышаться. Начинают готовить дозу. Лида идет раскатывать таблетки седала банкой, на ходу вырывает лист из собрания сочинений Василия Федорова — подстелить. Паша, плеснув в тарелку «муравьишки», счищает с боков спичечных коробков фосфор зубной щеткой. Яна идет взбалтывать баллон с ингредиентами в комнату.
Работает телевизор, МТВ. «Приглашаем на подиум участниц до 1,5 лет», — объявляет ведущая.
Снег за окном, на стене, под зеркалом, — алфавит с картинками: принцессы, птички, часики, варежки. Алфавит Танин, ободок со стразиками в волосах Яны — тоже ее.
Тане — дочке Яны и Паши — восемь лет, и по решению органов опеки она уже полгода находится в приюте. Скоро девочку переведут в детский дом, и этого Яна панически боится. «Но ездить к ней можно, ездить к ней разрешают. Она там в школу ходит, в первый класс, — объясняет Яна. — Может быть, ей там и вправду лучше, как инспектора говорят. Но нельзя ее в детский дом!»
В комнату заглядывает Лида и тут же, вежливо улыбаясь, выходит. Ее девятилетний сын Ваня тоже в приюте, но говорить об этом Лида не хочет. Отец мальчика вот уже два года как в тюрьме, 228-я — хранение и распространение. Как он сидит и когда выходит, Лида не знает: «Связь с ним потеряна всякая»
Яна стоит у самодельных весов, сделанных из шприцов и л’этуалевских карточек. Получившиеся ингредиенты взвешиваются, определяются пропорции. В качестве гирек используются спички. Быт наркоманов очень экономичен.
Ингредиенты ссыпают в фурик — стеклянный пузырек. «Ставится реакция» — пузырек закапывают донышком в соль на плите. Реакцию ставит Паша. Нужно вовремя снять фурик, вовремя разбавить раствор водой. Пузырек тихо дымится, внутри булькает красноватое2.
Через 10 минут раствор готов. Дымится, пахнет малиновым морсом. Лида осторожно выбирает жидкость шприцем через сигаретный фильтр. Из шприца разливает по личным шприцам каждого — по полтора куба. Теперь нужно разбавить «тропиком» — тропикамид, капли для глаз. «Тропик» усиливает эффект, но делает его более коротким. Он очень дорогой — 150 рублей, но после одного применения чистым крокодилом колоться уже невозможно. За «тропик» вечно идет война, и каждый хранит свой пузырек ближе к телу: Яна — в носке, Паша — в кармане спортивных штанов, Лида прячет под топиком. Шприцы у каждого тоже свои, так безопаснее. У всех — гепатит С, но «вичовых нет» — если Катю с ее сомнительным статусом не считать. Шприцы хранятся в пачках из-под чая — «Принцесса Нури», приятного чаепития. Колются инсулинками — тонкая, короткая игла.
— Паш, вмажь меня, — просит Лида. Склоняет голову набок, зажмуривается и, набрав полную грудь воздуха, затыкает нос. Паша примеривается и медленно вводит иглу в шею до основания. Подождав, вытаскивает до половины, вводит снова — ищет контроль. Находит, давит на поршень.
— Пашка, дуешь, — причитает Лида, не открывая глаз. — Дуешь, дуешь, дуешь!
Если не попасть в вену, раствор жжется огнем.
Паша вынимает иглу, вытирает пальцем струйку крови, примеривается к синеющей вене, втыкает снова.
— Спасибо, — вежливо говорит Лида и отходит на свое место — табуретка у плиты. Закуривает, но через полминуты выключается. Уголки губ опускаются вниз, Лида оседает на табуретке, клонится вперед, резко выпрямляется, снова начинает падать. Горящая сигарета приклеена к нижней губе.
center]
[/center]Когда крокодил оказывается в вене, «начинается чернота». Все мышцы расслабляются, все мысли исчезают, перед глазами поднимается тьма. «Ничего нет, и тебя нет тоже, — вполголоса объясняет Яна. — Только ощущение, что все в мире правильно». Ни эйфории, ни галлюцинаций. 20 минут несуществования.
Второй отрубается Катя. Паша долго ощупывает бока — вены на ногах ушли, вены на руках ушли. Наконец, примеривается и тоже уходит. Остается Яна — напряженная, скрюченная, конец жгута зажимает ртом.
Яне некуда колоться. Распухшая левая рука от запястья до плеча багрово-фиолетового цвета, короста, из-под которой иногда выступает гной. Правая рука в «дорогах» — синяках вдоль вен и шишках — «часть рассасывается, часть нет». Ноги в кровавых потеках — в них Яна пыталась вмазаться утром.
«Видишь, ей хорошо, а мне ни о чем», — говорит Яна зло, кивая на Лиду. В шею может вмазываться только человек в нормальном весе. У Яны и Паши шейные вены уже ушли глубоко, не достать. Последний раз Яна взвешивалась зимой. Было 37 килограммов, но сейчас она еще худее.
Яна ощупывает себя равнодушно, как мясо на прилавке. Наклоняется, прощупывает каждую жилочку. Наконец зажимает запястье правой руки между ногами. Через минуту выпрямляется — вена лопнула, не получилось, начинает искать снова. Иногда это продолжается часами, но сейчас Яна справляется быстро, минут за пятнадцать. Как раз просыпается Лида.
После дозы хочется пить. Лида ставит чайник, в кружки ложками ссыпается сахар. В день сахара уходит несколько килограммов. Чай пьют быстро, быстро курят. Времени немного — надо готовить следующую дозу. Через 1,5 часа начнется ломка, перенести ее невозможно. Раствор готовится примерно столько же. Хранить его нельзя.
Поэтому крокодильщики живут «гнездами». Процесс варки должен идти непрерывно.
Яне 32 года, но выглядит она на 50. Черная кофта, черные блестящие бриджи. Очень худая. Ходит Яна странно. Равновесие она держать не может, и поэтому «летает» — падает назад или вперед, едва успевая подставлять ноги. Чтобы остановиться, ей нужно врезаться в стенку.
Вот и сейчас она летает по квартире, пытается провести уборку. Сил хватает на вытереть пыль с телевизора и положить использованные страницы в мусорный пакет.
Все трое учились в одной школе. В 14 лет Пашу посадили «за кражу госимущества» — воровал жетоны в таксофонах. Отсидел весь срок, вышел в 18 лет.
Толком-то познакомились на вечеринке.
— Когда меня в 19 по 228-й посадили, Паша пообещал моей мамке, что письмо напишет мне. Ну, переписка завязалась, посылку мне послал, письма мне писал еще. Прислал свои фотографии. И цыганка из наших зэчек мне сказала: ой, какой красивый, будете вместе. И вот столько у меня друзей было, столько ухажеров, а осталась я с ним.
У Яны звонит мобильный, коротко переговорив, идет открывать дверь. Пришел Ваджик. Ему негде «вариться», ходит сюда. В благодарность доза делается на всех.
— Он мне должен 300 рублей, — предупреждает Лида Пашу.
— Ну сейчас 400 с него возьмем на аптеку, а потом долг свой забирай.
Короткие переговоры в коридоре — и Катя уходит: нафтизин, инсулинки, пятикубовый шприц.
Ваджик на крокодильщика пока не похож — молодой стриженый парень, узкие джинсы, ремень с большими буквами HugoBoss, чистые ногти.
— У дочки взял пятихатку на лошадей, — объясняет. — Сп…ил, получается. Она же занимается у меня, знаете? В пятницу вот не выдержал, взял.
— Ты мне должен, — напоминает Лида. — Давай сюда.
— Ну четыреста я отдал уже. А триста попозже. Располовинь.
Обсуждают какого-то общего Дениса, которого на притон пускать не стоит: заделался ментовским.
— Может, отойдешь от окна? Распелся, — говорит Лида.
— Какие все нервные, боже мой.
— Ты базар свой отключи на фиг, — говорит Паша Лиде. — Ваджик, че там с работой ты говорил?
Ваджик довольно кивает:
— Смотри, Хмельницкого, 146. В этом же доме, с обратной стороны, там цех в подвале. Станок стоит распиловочный. Работаешь с 10 до 9 или хоть до 11 — как захочешь. Игорь, начальник цеха, каждый день там в обед. Приедешь часов в 12, он там по-любому будет. Если чё, только не от меня, чтобы я в говне не был. А ты приедешь?
— Постараюсь.
— Хорош колоться, умрешь же на… — говорит Ваджик, вмазываясь. — От тебя до работы 20 минут пешком всего. Вот у тебя есть желание?
Паша кивает.
— 15% от заказа. Там нормально выходит, только не колоться. Пацан, который шеф, все палит. Потому что сам кололся раньше. И мне уже предъявлял. «Ваджик, чё такие глаза?» Я говорю такой злой, типа: какие глаза, не спал три ночи. Вроде схавал…
После укола Ваджика дружно начинают гнать.
— Ваджик, уходи, — начинает Лида. — Шары свои зальешь и борзеешь. Твое присутствие бесит.
— Такая же фигня, — отвечает Ваджик равнодушно.
— Бл… вот чё за человек такой, — вторит Яна. — Тебе же сказали — уходи.
— Ты тут сидишь, и если менты придут — будет нам организация притона, — объясняет Паша.
Ваджик не уходит, ему хорошо. Разглагольствует ни о чем.
Разговор переходит на «героиновые времена». Когда продажу с рук «закрыли», некоторое время действовала банковская система. Деньги за дозу нужно было положить на счет в банке. Затем барыга звонил покупателю и сообщал, как найти «закладку» - припрятанный пакетик с наркотой. Много было кидалова – «иногда 8 штук за день потратишь, а так и не вмажешься».
— А помнишь, я васю одного выцепил, - начинает Ваджик. - Он сначала нормально делал закладки, потом кидать начал. Но постоянно адреса давал в начале Гагарина. А там дом такой - один подъезд, два этажа. И вот все вокруг него. То с балкона падает, то в подъезде на первом этаже заныкано. Звоню ему потом – не кидай меня больше, знаю ведь, где живешь, приду.
— А если не его адрес? — сомневается Паша. — Они ублюдки вообще — к друзьям, к соседям заходили сбрасывать.
— А как-то положили за почтовый ящик. Пока искали, весь ряд сняли, — хвалится Ваджик. — Или вот еще было. Закладка в трубе, труба из земли торчит, то есть один конец в земле. Я пальцами лезу, а пакетик вниз дальше уходит. Андрюха полчаса веточкой выковыривал. А тут еще бабки как назло. Все им интересно. Котенок, говорю, от нас сбежал, а сам на кумарах, трясет.
Паша шикает. Квартира на первом этаже, и с улицы слышимость очень хорошая — в кухонном окне огромная дыра, стекло разошлось трещинами. Стекло выбивала милиция под новый год, когда приходили искать в притоне человека.
Наконец Ваджика выгнали.
— После Ваджика пить нельзя, у него глисты походу, — лениво говорит Лида. — Катюш, помой кружечки.
Когда крокодил только появился, по городу ходило много мифов. Среди прочих — что его с помощью можно быстро слезть с героина. И это, в общем, правда: дезоморфин снимает героиновую ломку. Но обратно на героин перейти уже не получается — крокодиловую ломку может снять только крокодил, и человек обречен жить в непрерывном цикле.
Практически нет людей, которые начали употреблять крокодил «с нуля». Просто однажды оказывалось, что дозу героина достать невозможно, наступала ломка. Тогда решали «сняться» — один раз, конечно.
Дезоморфин приспосабливается к любым условиям, у него минимальные требования. Наркотик бедных городов. Больше не нужны дилеры, оптовики, курьеры, маршруты через границу, завязки в правоохранительных органах. Только чистая, беспримесная зависимость.
Все «новички» сейчас сидят на другом наркотике — солях. Соли, в отличие от крокодила, оказывают будоражащий эффект и вызывают сильные приступы паранойи. Соли убивают еще быстрее, чем крокодил: через две недели употребления начинается энцефалопатия.
— Юля, дура, не звони, б… — устало говорит Яна в телефон. — Зачем? За мясом! Ты меня выведешь. Я тебя оглашу на все Шаповское. Если ты приедешь, я тебе ебучку разобью.
Из-за Юли неделю назад в квартиру пришли менты. До этого притон в их базе данных не числился.
— Эта дебилка украла телефон, где ночевала. Сенсорный, хороший, — объясняет Лида. — Принесла нам, я дала за него две дозы — сама она варить не умеет. А потом ее взяли. Так она сдала все расклады — где, кому, что.
- Ну то есть ей в отделе чемодан устраивали — голову привязывали к ботинкам, — уточняет Паша, поморщившись. — Стоишь так, и за 15 минут чемоданом себя чувствуешь. Слоника еще потом — противогаз на голову одевают, и воздух закрывают рукой. Ну и что, мы-то тут при чем.
Теперь звонит телефон Паши — Яна закатывает глаза. Юля звонит не извиниться — Юле нужна доза. Но «ментовскую» не вмажет никто — а вдруг контрольная закупка. Юля звонит еще четыре раза.
Дурная слава уже пошла по городу, поэтому людей на квартире у Яны и Паши почти нет. В обычном притоне одновременно находится десяток человек. Соблюдается живая очередь — кто-то готовит ингредиенты, кто-то уже варит, кто-то вмазывается. Но в запаленный притон стараются не ходить.
Госнаркоконтроль по дезоморфину не работает — мелко. Крокодил — вотчина НОНа, «незаконный оборот наркотиков», отдел городского УВД. Вот ноновцами и была произведена контрольная закупка, если это можно так назвать.
— Заходит молодой парень, представляется — Руслан, показывает документы, — спокойно рассказывает Лида. — Меня отводит в сторону и объясняет: или добром оформляем контрольную прямо сейчас, или через полчаса я толпу приведу. Отвезли затем в стакан милицейский, все оформили, как будто бы я их внештатнику Андрею дозу продала. И меченые деньги, и бумаги, и понятые, все зафиксировали. Вчера он приезжал, паспорт мой завозил — его изымали для ксерокопий. Теперь суд будет. Добровольно на контрольную разве пойдешь?
— Лет 6 будет, наверное, — уточняет Паша. — Но тебя хоть не били.
— И говорит: я вам одолжение делаю, спасаю вас. Вы или сдохнете, или отсидите-перекумарите. Пусть так, но зачем срок? — Лида плачет.
Пока варят новую дозу, Катя успокаивает Лиду. Лида тут единственная не сидела, а вот Катю судили трижды, и ей есть что рассказать. В 24 – грабеж, условно, потом воровство – 3 месяца поселения, затем опять воровство – 2 года общего, сейчас под условным.
Судя по Катиным рассказам, что на зоне, что в интернате, где она росла, примерно одинаково. «Когда первый раз попадаешь, да, другой мир, по-другому все живут, другая школа выживания. Но как себя поставишь, так и будет, — размеренно объясняет Катя. — Такая же жизнь, как и в реальном мире, только за решеткой. Форма одежды не своя, другие порядки, дисциплина, работаешь-работаешь на швейной фабрике днем, а вечером моешься. Чистота и дисциплина — самое главное в жизни».
— Катя, домой не собираешься что ли? – интересуется Паша.
— Вот завтра на складе отработаю и пойду.
Катя живет в двухкомнатной вместе с мамой, отчимом, двумя сестрами, дедом и 2-х месячной племянницей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий