В Суд Зайдешь — Охранники С Автоматами. Кого Охранять? Лохудр Этих?

Выпускник юридического факультета Московского университета, Геннадий Крылов был судьей, а потом — председателем городского суда подмосковного города Жуковский с 1970 по 1979 год. После этого работал референтом министра внутренних дел СССР Щелокова. Последние 20 лет возглавляет городскую коллегию адвокатов Жуковского.

— Как Вы стали судьей?

В 1970 году, 13 декабря, меня избрал народ народным судьей Жуковского городского народного суда. Единогласно. Я был кандидатом от блока коммунистов и беспартийных.

— Это была совсем чистая формальность, или все же Вы что-то для избрания предпринимали?

А как же, была предвыборная борьба в то время

— Были другие кандидаты?

Не было альтернативы, я был единственным кандидатом от блока коммунистов и беспартийных.

— А с кем тогда была предвыборная борьба?

Да ни с кем! Я просто народу рассказывал, как я буду работать. Я еще сам не знал, как я буду работать, — я только диплом получил. В судах я бывал, но только в качестве зрителя, или архивы разбирал. Сейчас много идет разговоров, что было “телефонное право”. За 9 лет моей работы никто не позвонил мне: ни первый секретарь, ни второй секретарь обкома, ни из области — никто не позвонил. Хотя были такие дела, которые требовали вмешательства, я чувствовал.

— Какие это были дела, которые, по-Вашему, требовали вмешательства?

Да разные.

— Ну, например?

Ну, например… Да я уже их и забыл.

— Странно, обычно судьи помнят свои первые дела.

Первое дело я помню, но оно никого не интересовало. Это было дело по развратным действиям. Его никто не хотел брать — и мне его передали. И чтобы мне его (подсудимого) разоблачить, мне пришлось куклы покупать и приносить (в суд) — девочке (жертве) было 3 годика. Но там ничего “такого” не было: подсудимый просто показывал ей свои органы. Ну, я ему 6 лет вкатал.

— Какой был у Вас самый суровый приговор?

У меня планка была — свыше 15 лет я не мог давать. Или 15 лет, или смертная казнь.

— У Вас был смертный приговор?

У меня — не было. У меня 15 лет было. К смертной казни приговаривали больших расхитителей, убийц одного и более человек. А у нас убийств на город — одно-два в год, и то на бытовой почве. Мы работали буквально по 16 часов. Раньше компьютеров не было — все ручечкой писали. И зарплата была (это если говорить о нашем городе) почти ниже средней. И еще мне приходилось исполнять обязанности председателя суда — все то же самое, только зарплата на 15 рублей выше.

— Сколько у Вас под началом было судей?

Нас всего двое было — я и еще один.

— Вы были председателем суда, который состоял из двух судей? То есть Вы были начальником того, второго судьи?

Конечно, кто-то же должен был быть председателем. В Серебряных прудах один судья был — он же и председатель.

— У Вас бывали оправдательные приговоры?

В то время оправдательных приговоров не было и не могло быть. Но у судьи, у которого была совесть — как, например, у меня, — была отдушина: мы имели право отправлять дело на доследование, и оно там в недрах следствия потом пропадало.

— Как это пропадало?

Когда отправляли на доследование — давали столько поручений, сколько следователи не могли выполнить. А поручения суда были обязательны к исполнению. Вот, например, у меня было одно дело, когда надо было выносить оправдательный приговор.

Суть дела такова: у нас в то время холодильник был стратегический — в нем хранились запасы на всякий случай “Ч”. И пришел туда новый начальник технологического цеха, кандидат в члены партии. И как раз было большое поступление масла из Франции, им были все емкости забиты. И одна женщина, которая была там товароведом (я их называл “товароворами”), решила спереть масло. Охрана была — бабушки-старушки. И она решила не сверху пачку спереть, а снизу, и вся эта гора (там масло в больших пачках было) на нее свалилась, и она получила тяжкие телесные повреждения. Это статья 140 — “Нарушение техники безопасности”. И как раз перед этим была статья прокурора области об усилении борьбы с нарушениями техники безопасности. В результате привлекли начальника цеха — а он не при делах, все там вечером случилось, он что, круглосуточно должен был там сидеть? И я сразу увидел, что состава преступления не было никакого. Но пришлось рассматривать дело в суде, допрашивать свидетелей.

Я посмотрел: человек молодой, 26 лет ему было, кандидат в члены КПСС. Там лишением свободы не пахло, но любой приговор — значит, исключение из партии, а это значило бы, что ему с карьерой начальника цеха пришлось бы расстаться. И я отправил дело на доследование, и оно там пропало. Вот так — все по-человечески.

— Взятки брали в судах при советской власти?

Взяток тогда не брали.

— Совсем?

За всех не могу поручиться, но у меня руки чистые — это все могут подтвердить. Со мной здороваются те, кого я судил, — например те, кто по малолетке велосипеды угонял. Когда такие попадались — их сразу арестовывали, а я при подготовке дела к слушанию им изменял меру пресечения. Некоторые из них потом учеными стали — а если б я их отправил туда? Конечно, были недовольные, так я же не грамоты раздавал. Хотя недовольных было сильно меньше. Сейчас в суд любой зайдешь — стоят охранники с автоматами. Кого охранять? Лохудр этих? Дур этих? Ты разбирай дела по закону, и больше ничего от тебя не требуется, никто тебя пальцем не тронет. Люди возмущаются, когда решения выносят вопреки закону. Все прогнило. Я уж могу сравнивать. И мне хотелось бы знать, кто сегодня занимается разработкой закона о статусе судей.

— Вы хотите предложить внести в него изменения?

Пора, уже назрело. Потому что суда у нас нет — есть только такое учреждение, которое называется “суд”. И я хочу, чтобы вы подчеркнули: судья — венец юридической карьеры. Человек, чтобы достигнуть ее сияющих вершин, должен пройти все ступени. Он должен поработать следователем, ну, или помощником прокуратура, поработать в народном хозяйстве, адвокатом — обязательно. В любых так называемых цивилизованных государствах если ты не был адвокатом, тебя судьей просто не назначат. Потому что адвокат — человек, который переживает за судьбу своих подзащитных, даже преступников. А у нас сейчас какое положение: посидела секретуткой — и вот, она уже федеральный судья. Если судья (у которой она была секретарем) — воспитанная и умная, значит, она чего-то наберется, а если судья — хабалка, и вообще — человек темный и необразованный, то и секретарь станет потом так же отправлять правосудие, а на самом деле — творить безобразия. Она будет зависима от всех, потому что у нее знаний маловато, образования — ноль, газет она не читает, но умеет пользоваться компьютером. Ну, сейчас компьютером все умеют пользоваться. Судья должен быть независим: достойная зарплата, но никаких бонусов! Так и передайте разработчикам закона. Бонусы — это покупка представителей судебной власти и возможность держать их на коротком поводке. На самом деле, надо, чтобы судей выбирал народ. А у нас назначают, и все — секретари.

— И в чем главный недостаток их образования?

Надо, чтобы судьи знали, что существует в любом кодексе презумпция невиновности. Вот ему говоришь — тому же (судье) Паше (Сидорову) (мировой судья из Жуковского Павел Сидоров сначала оправдал несколько участников протестных акций, однако после отмены всех приговоров начал выписывать штрафы и сутки ареста даже при полном отсутствии каких-либо доказательств — PP), что не должен невиновность свою нарушитель доказывать, а наоборот — должны его вину доказать. Он (Сидоров) — нормальный парень, но, извините, “чего изволите?” — когда позвонят из области или из ментовки.

Вот академик, который абсолютно невиновен (речь идет о недавно осужденном на штраф за сопротивление сотрудникам полиции активисте движения в защиту Цаговского леса — РРost), — он свидетельские показания представил, а судья пишет (приговор), опираясь на показания мента, который ради пресловутой палки на все что угодно идет.

— Они Вам как-то объясняют такие свои приговоры? Вы же общаетесь.

Да всех я их знаю как облупленных! Никак не объясняют. Сидоров говорит: “Что мне, писать заявление об уходе?”. А я говорю: “Пиши”.

— Неужели нет ни одного судьи, который бы плюнул на бонус и хорошие отношения с областью ради честной работы?

Ну, нет у нас сейчас Матросовых! Не дай бог война начнется — амбразуру никто не будет закрывать.

— А в Ваше время были Матросовы? Ведь тогда, в советское время, приходилось судить по статьям, которых сейчас уже нет в Кодексе — измена Родине, незаконное предпринимательство или, например, мужеложество. У Вас такого не встречалось?

Нет, такого не было. Изнасилования были. Они были вообще интересные — с той точки зрения, что теперь девушка может забрать заявление, а раньше не могла: написала — и все.

Был такой случай. Солнечный день, лето, сидит девушка, и мимо идет дембель — только что из армии. Не хулиган был, работяга, но парню-то представляться надо, а она молодая, ей только исполнилось 17 лет. Он спросил: “Ты что делаешь вечером?” Она: “Ничего”. Они встретились, он взял гитару. Выпили, конечно, не без этого. И в теплый день прямо на скамейке совершили свое приятное дело. Потом пошли к столовой (она была там, где сейчас мэрия), там как раз были выборы, избирательная комиссия заседала, они зашли туда в сад, он говорит: “Мы еще не пробовали на бревнах. Ну, молодость, Вы же понимаете.

— Понимаю.

И вот, я это все слушаю (на судебном заседании) — и говорю: “Ну-ка, расскажите, как было на бревнах, поподробнее”. Она рассказывает. Я ее спрашиваю: “Вы испугались?”. Она говорит: “Да чего пугаться? Тишина, нормальная погода”. Я говорю: “А что же Вы не кричали? Там же милиция рядом — охраняет этот избирательный участок”. То есть в суде она забыла, что ее навострили в прокуратуре, и рассказывает правду. Потом они продолжили в подъезде, вышла матушка, увидела все — и возникло это заявление. Девушка говорит: “Он оказал на меня психологическое давление”. А я спрашиваю ее: “Может, оно называлось любовью, влюбленностью?”. Она говорит: “Может, и так”. Никаких телесных повреждений — то есть насилия никакого не было, но все физиологические доказательства есть. И у меня дилемма: что делать? Я не помню, к чему придрался, но не мог я его осудить и отправил дело на доследование. Потом его раменцы (судьи из Раменского) судили, дали 5 лет.

— Вы отправили дело на доследование, а оно не затерялось?

Не могли его прекратить, хотя следователи со мной были все согласны. Девушка уже говорит: “Мы будем замуж выходить”. Я говорю: “Замуж Вы теперь, девушка, выйдете, когда он выйдет с зоны. Раньше надо было думать”. Я не мог взять на себя ответственность (и вынести ему обвинительный приговор). Но и по-другому тоже было никак.

— То есть оправдать было нельзя?

Нельзя оправдать было, понимаете?! Органы у нас не ошибаются, понятно?

— Это было Вам кем-то сказано или где-то написано — что нельзя оправдывать?

Никто ничего не писал — вот видите, какие вы идеалисты. Неписаные правила — они более устойчивые, чем писаные.

— Но по закону тогда можно было оправдать?

По закону все можно. У нас самая передовая Конституция была в 1937 году, между прочим, самая демократическая. Да, можно было, можно… Но у меня маленький ребеночек был — сейчас он большой начальник. Я не хотел, чтобы он страдал.

— А что бы с Вами было?

Ну отозвали бы, может, к чему-то бы придрались. Нашли бы, не беспокойтесь. Это у нас быстро делают. Да, можно расценить это как трусость, но я не считаю это трусостью: я принципиально не стал судить, и отправил на доследование.

— В таком случае Вы должны понимать судью Сидорова. У него тоже ребенок, он тоже не хочет отзыва, не хочет отмены своих приговоров.

Пашу Сидорова я не понимаю. Им сейчас никто не запрещает выносить правильные приговоры. Время тогда было другое — тогда существовала КПСС, членом которой был ваш визави. Он (Сидоров) все может сделать. Раньше была партия. Партия сказала бы, что я не придерживаюсь линии, — и все, и говорить больше ничего не надо. А сегодня существует корпоративный сговор между судом и полицией, которая борется за палочную систему.

— Так что делать с сегодняшними судьями?

Сначала провести аттестацию. Во-первых, профессиональную. А еще можно попросить население, которое должно доверять суду, дать оценку конкретным судьям — можно заказать, например, социологический опрос. Вот, гражданка Петрова, видите, народ высказался: за то, что Вы хамка, — 50 процентов опрошенных, за то, что Вы дура, — 90 процентов опрошенных. Спасибо, гражданка Петрова, что Вы работали, идите теперь поработайте в народном хозяйстве.

Вот они все из секретарей сразу попадают в федеральные судьи. Это огромная власть, но властью нужно еще уметь пользоваться. И власть — они должны это понимать — дело временное. Сегодня ты ее имеешь, а завтра нет. Сколько мы знали правителей (уж какие были правители), но все изменилось — и кирдык!
source : publicpost.ru