Проект “Портреты России” — это взгляд на страну глазами ее жителей. Сегодня мы живем в аквариуме — видим мир через кривую оптику, как рыба из своего круглого стеклянного дома. Москвичи в своем аквариуме, деревня — в своем, офисные работники, государственные служащие, военные, мигранты и так далее — у всех есть своя ниша, своя оптика и своя Россия. Страна, в которой мы живем, состоит из множества разных, бесконечно непохожих друг на друга стран — и все-таки это именно одна страна и одно общество.
Чтобы увидеть эту страну, мы записываем рассказы самых разных людей. Они происходят из разных мест и социальных слоев, у них разный достаток и разный уровень образования. У этой истории нет конца: сколько людей — столько и Россий. Житель горного села в Осетии рассказывает, как он построил маленькую электростанцию и бесплатно делится с соседями собственным электричеством. Похоронный агент ненавидит людей за то, что те не оплакивают своих покойников, а впопыхах ищут тайники. Старик, который поет у метро советские песни, рассказывает, как он приехал в Москву из Тамбова с баяном, чтобы собрать деньги на лечение больной жены, и завоевал сердца москвичей.
Каждый рассказчик рисует свой портрет. Портреты России — это не портреты россиян в исполнении журналистов PublicPost. Это галерея портретов страны, созданных нашими собеседниками. Они рассказывают про себя и про то, в каком мире они живут. Множество этих жизней — это и есть та самая Россия.
Катя, разнорабочая
Я приехала в Москву год назад. 18 мне тогда было. Первые две недели подменяла знакомую. Она с бабулями работала. Все бабули разные. У меня их было четыре штуки. С одной живу 24 часа, а к другим езжу.
Про бабушек
Бабе Тоне вот 95 исполнилось. У нее внучки: одна пьет, а вторая нормальная. Нормальная платит деньги. Ну, нормальная как нормальная — баба Тоня ей квартиру отписала. У бабы Тони диабет, она сладкое любит. И они ей специально — сахар, сахар, сахар. А у нее зрение падает. А жила я с Авророй Борисовной. Она тоже интересный человек. На “скорой” работала. Она тавегил и валерьянку как конфеты кушает. У нее закончились один раз, она мне список дает и говорит: “Пойди, купи”. Купила, а она: “Ууу, валерьянка, моя любимая”. Я говорю: “Ее же столько нельзя”, — она говорит: “Можно-можно, ты ничего не понимаешь”. Марь Ванна… Вот она такая строгая! У нее детей и внуков нет. Она квартиру отписала в фирму. Она все время: “Марь Иванна, Марь Иванна”. И один раз что-то сидели-сидели, я ей: “Бабуууль!”. Она на меня так смотрит, а я: “Ой, Марь Иванна”. Она так смотрит, смотрит — и у нее слезы покатились. Я говорю: “Марь Иванна, что с Вами?”. Она говорит: “Мне никто так еще не говорил”. Я говорю: “Ну, не знаю, у меня бабушка такого возраста, как Вы”. Она: “Да не, ничего. Лучше не надо, а то мое сердце больное не выдержит”. С ней тоже прекрасно было. У нее кресло-каталка, летом мы с ней спускаемся с лифта, она садится в это кресло, и мы едем, катаемся по парку. А четвертая бабушка — она с головой не дружит, она сама с собой разговаривает. Ей на ночь надо памперс одевать, чтоб она не уделалась. И вот, когда ее на бок переворачиваешь, она: “Ой-ей-ей, ой-ей-ей, что ж вы делаете, паразитки”. Ей 92. Сейчас вот, пока работы нет, может, думаю, туда к ним опять пойти.
Про деньги
И вот, первая моя здесь зарплата была 15 тысяч. Для меня это такой шок. А женщина, которую я подменяла, говорит: “Кааать, ты чего?”. Я говорю: “Ничё”. Говорю: “Чё с ними делать — ну, столько…” У меня такие глаза на лоб. Блин, я такая ну счастливая, смотрю на эти деньги, ну то, что я сама заработала.
Про работу
Потом мы пошли с этой женщиной, и там в магазине мясном объявление было — “Требуется на работу”. Через два дня мне звонят. Я пришла туда, узнала чё почём: там нормальную заработную плату предложили. Ну, для деревенских это нормально — 1100 в день. Там в неделю платили 7700. Работа с мясом: мужчины режут, а ты должна его на витрину выложить красиво, взвесить. Рабочий день с 9 до 9. Мы приходили в полдевятого, чтобы чай попить. Сначала ничего было, не гоняли. Потом уже начали: “Давай быстрее, давай то”. Особо-то так и не уставала, но не знаю, может, тяжело было. Я ровно месяц проработала. Без выходных. Там все взрослые были, я молодая — и как-то они мне говорят: “Ой, ты здесь не сможешь, всё не сможешь”. Я говорю: “Ну, не смогу — и не смогу”. И опять этой женщине надо было уезжать. Она меня спрашивает: “Ты не сможешь меня подменить?”. А я на мясе уже не хотела работать. И я начальнице говорю: “Я не выйду завтра”, — а она мне: “Я тебе зарплату не дам”. Я говорю: “Хорошо, не надо мне зарплату”. И вот, она мне зарплату не заплатила. 9 тысяч она мне должна была заплатить. Ну, я не расстраиваюсь, может, ей эти деньги помогли. И я обратно к бабулям вернулась на время. У меня даже корочка есть — патронажная сестра.
Я знакомой позвонила и переехала в Мытищи. Там как бы общежитие, и вот койко-место — 5 тысяч в месяц. Там была большая комната, ее разделили на две комнаты. Мы втроем живем. Ну, жили втроем. Потом ее муж уехал. А она в “Перекрестке” менеджером работает. И я пошла в “Перекресток” работать. 7 месяцев отработала продавцом-кассиром. Рабочий день — 14 часов, перерыва на обед нет, если получится покушать, то получится. Самое большее, что я там получила, — 26 тысяч. А потом магазин наш в ИП перевели, ну, это частное предприятие — управляющая на себя его оформила. И нам охранник говорит: “В ИП долго не задерживаются”. Так и вышло — месяц проработали и уволились. У управляющей спрашиваешь: “Какая зарплата?” — а она говорит: “Ну, как поработаешь, такая и зарплата”. А выходит, целый день работаешь — получается, что и не работал вовсе.
Про Москву
В Мытищах я работать не хочу. В Москву едешь — людей в метро разглядываешь. Они все разные. Я люблю в метро кататься. Вот увидел человека — и больше никогда его не увидишь. И так много-много людей каждый раз. Я вообще ходить люблю, гулять. И Москва мне нравится. Мама мне говорит: “Как же ты там одна, в этом мегаполисе, или как его — метрополисе, будешь”. А мне тут уютно. Вот в Волгограде мне не нравится. Я там два раза была, заблудиться боюсь. В Москве я была на Красной площади и на ВДНХ гуляла. И всё.
На работу я первый раз пошла, когда еще в деревне жила, 16 мне было. У нас москвичи предприятие открыли, так я в офисе убиралась. Первая моя зарплата 6 тысяч была. Потом стали 5 платить, потом 3, 3, 3… В табеле расписываешься за 6, а на руки — 3. Но ничего, хоть какая-никакая копейка, но своя. Я и ей рада. Я как убиралась в офисе, вижу — на подоконнике карточки лежат. А на них “Метрополитен” написано. И думаю, что это такое — метрополитен… Слова-то такого никогда не встречала. И спросить боюсь — подумают, что я в их вещах шарилась. Я когда карту метро смотрела на такой бумажке маленькой, думала, какая ж Москва маленькая, все станции рядом, а теперь вот приехала — и не на всех станциях побывать смогла.
Мне теперь после Москвы ничего не страшно. Никакие трудности. Правильно говорят, что в Москве выживает сильнейший, а если ты не сильнейший… А еще то, что слезами горю не поможешь. Что плакать-то? Хотя поплачешь — и легче становится. Я вообще не плакала, даже когда приехала — 6 часов на вокзале на сумках просидела и не плакала. Первый день в Москве. А так, пару раз только было — соскучилась больно по дому.
Про тюрьму
Раньше я часто домой звонила, теперь раз в неделю. Спрашиваю, как там дома, как сосед. Мама говорит: “Спился”. 22 года ему. Каждый день пьет, говорит: “Работы нет, а что еще в деревне делать?”. У нас там все спиваются. Одноклассница моя вот спилась. Она еще в школе начала. Я не пью. У нас ребята из деревни приезжали в Москву на работу, но через месяц они обратно приезжают. Говорят, работы нету, или платят мало. А сколько платят? 25 тысяч. “Ну, — я говорю, — это нормально, а зачем тебе больше?”. Вот у нас тут один в Краснодар на работу ездил. Машины как перчатки менял. Никто не знал, чем он занимается. А там, в Краснодаре, люди пропадали, а что пропадали — неизвестно. 8 человек, что ли, пропало. Он сейчас сидит, Димка. Он мальчишка-то хороший. Ему за соучастие мало дали, 15, что ли, или 14 лет… Они на трассе останавливали машину — а они такие бугаи, — брали человека, забивали до смерти, оттаскивали его в лес, там бросали. Машины перегоняли и продавали, деньги делили пополам. Одного они до конца не забили. Мать слезами вся исходит: “Ой, Димка, что ж, как нам делать, может, тебя выкупить получится. Что ж такой молодой — ни детей, не женился”. А он ей: “Ой, нормально, я выйду, все успею, зато мне тут так хорошо”. Ну, он уже не первый раз сидит.
У нас вот папа тоже в тюрьме сидел, маме некогда было особо нами заниматься. Мы сами с Ванюшкой, с братом, в садик ходили. Встанем, за руки взялись — и пошли сами в садик. Так и в школу, и со школы ходили. Мама до обеда в клубе хореографом работала, после обеда кружки себе брала, а в ночь идет на пекарню помогает. Тоже какая-то копейка. Сильная женщина. Двоих детей на ноги сама подняла. Папа пришел — мы уже большие были. Больше он потом не садился.
Про семью
Сестренка моя младшая, Полинка, ей 1,5 года. Мама когда забеременела — папа говорит ей: “Не оставляй, не оставляй”. А теперь от Полинки ни на шаг не отходит. Мужики всегда так: “Не оставляй, не оставляй”, — а потом не оторвешь. Ванюшка — брат мой. 17 ему сейчас, в армию собирается. Ко мне хочет приехать потом. Сестра моя старшая, Маша, — ей 28 лет. Она папина первая дочь. В детском садике работает. 3 тысячи получает. Ну разве на такие деньги проживешь, когда она за газ только 2 отдает? Теть Лену убили. Это было первое убийство в нашей деревне. Не знаю, кто убил и за что. Ушла гулять и не вернулась. 9 месяцев искали, а потом в лесу косточки нашли. Вот правильно приметы говорят: она когда из дома выходила — петух кукарекал, собака выла. И идти не хотела, а подружка позвонила: “Пойдем да пойдем”. Она моей мамке сестра родная. У бабушки моей шестеро детей было. А тут, в Москве, у кого не спроси — один да один.
Про будущее
Что-что, а вот домой я не собираюсь. В Москве останусь. У меня тут друзей нет. Вот Лена, с которой живем. Я думаю, лишь бы мы с ней не расстались, а то я тут совсем одна. Есть у меня мальчишка. Он на метро “Волоколамская” живет. Он там с друзьями комнату снимает. Он мобильный грузчик, работал у нас один день в магазине. 24 года. Он нерусский, с Узбекистана. Сразу имя так и не выговоришь. А коротко если — Убайт. Нет, мальчишка-то он хороший. Он работает каждый божий день с 9 до 9. И в ночь работает. Видимся очень редко с ним, но по телефону каждый день общаемся.
Мечты? Да нет ничего такого. Вот только очень маму хочу в Москву привезти. Она же нигде, кроме деревни, не была. Пусть хоть пару дней тут проведет. Но это сложно: Полинку же не оставишь, а с Полинкой не приедешь.
source :
Комментариев нет:
Отправить комментарий